Обручённая

В одну из таких минут голос, которого она до тех пор не слышала среди других, спросил ее на англо-норманнском языке и как бы с участием, достаточно ли безопасно она сидит в седле, и предложил, если ей угодно, привести в порядок одежду.

— Не издевайтесь надо мной, говоря о безопасности, — сказала Эвелина. — Я считаю мою безопасность несовместимой с насилием, какое вы учинили. Если я или мои вассалы в чем-нибудь притесняют валлийцев, скажите мне, и зло будет исправлено. Если вам нужен выкуп, назовите сумму, и я прикажу, чтобы с вами вступили в переговоры. Но не держите меня в плену; для меня это мучительно, а для вас бесполезно.

— Леди Эвелина, — продолжал голос, все еще с любезностью, противоречившей насилию, которому она подвергалась, — вскоре убедится, что цели наши не столь грубы, как наши действия.

— Раз вам известно, кто я, — сказала Эвелина, — вы можете не сомневаться, что поплатитесь за ваше злодейство. Вы должны знать, чье знамя охраняет сейчас мои владения.

— Да, знамя де Лэси, — равнодушно ответил голос. — А хоть бы и так! Соколы соколам не страшны.

Тут в их движении произошла остановка и вокруг пленницы поднялся смутный гул множества голосов, тогда как ранее лишь изредка слышались на валлийском языке отрывистые понукания или указания, куда направляться.

Затем гул на несколько минут стих, и леди Эвелина снова услышала голос, говоривший с нею до этого. Он отдавал распоряжения, которых она не поняла, и наконец вновь обратился к ней.

— Сейчас вы увидите, — сказал он, — что я говорил правду, когда не хотел видеть вас связанной. Но вы являетесь причиной борьбы и вместе с тем наградой за победу; вот почему о безопасности вашей надлежит заботиться. Эта забота будет, пожалуй, выражена весьма странно; но я убежден, что победитель в предстоящей схватке найдет вас невредимой.

— Именем Пресвятой Девы заклинаю вас, пусть не будет кровопролития! — воскликнула Эвелина. — Развяжите мне глаза, дайте говорить с теми, кого вы со страхом ожидаете. Если это мои друзья, как кажется мне, я сумею примирить вас с ними.

— А я презираю мир, — ответил все тот же голос. — Не для того пошел я на эту дерзкую затею, чтобы при первой же гримасе Фортуны выпустить ее из рук, точно ребенок игрушку. Прошу вас сойти с коня, леди; а еще лучше будет, не примите только за обиду, если я сам сниму вас с седла.

Эвелина почувствовала, что ее снимают с седла и осторожно сажают на траву. Затем все тот же властный незнакомец, который помог ей спешиться, снял с нее плащ и шапочку, великолепное изделие кумушки Джиллиан.

— А теперь попрошу вас, — сказал предводитель разбойников, — вползти вот в это узкое отверстие. Поверьте, я сожалею, что вынужден укрыть вас в столь странной крепости.

Эвелина поползла куда он указывал, сочтя сопротивление бесполезным и надеясь, что, повинуясь тому, кто говорил как некто обладающий властью, она найдет у него защиту от необузданной ярости валлийцев, ненавидевших ее как причину гибели Гуенуина и своего поражения под стенами замка Печальный Дозор.

Она пробиралась по узкому и сырому лазу, образованному огромными камнями и столь низкому, что передвигаться можно было не иначе как ползком. Через два-три ярда он заканчивался пещерой, достаточно высокой, чтобы там можно было удобно сесть. Слыша шум, раздававшийся позади нее, она поняла, что разбойники заваливают отверстие, через которое она проникла в подземелье. Она ясно услышала грохот камней, которыми закрыли вход, и почувствовала затем, как иссякает струя свежего воздуха и в подземелье становится все более душно и сыро.

И тут же до нее донесся шум, в котором она, как ей казалось, различала крики, звуки наносимых ударов, конский топот, проклятия и вопли сражавшихся. Заглушаемое толстыми стенами темницы, все это сливалось в смутный, глухой гул, доходивший до ее слуха, как, должно быть, доходят до мертвых звуки оставленного ими мира.

Оказавшись в этом ужасном положении, Эвелина с такой отчаянной силой пыталась освободиться, что ей удалось высвободить связанные руки. Но это лишь убедило ее в невозможности спастись из плена. Сорвав вуаль с глаз, она увидела вокруг себя лишь непроглядную тьму, а помахав руками, обнаружила, что находится в помещении весьма узком и тесном. Шаря вокруг себя, она нащупала куски ржавого железа и еще что-то, от чего в иное время содрогнулась бы, — истлевшие кости. Но в тот миг даже это ничего не добавило к ее ужасу, ибо ей представлялось, что она замурована и ей суждена мучительная смерть, в то время как ее друзья и освободители находятся, быть может, всего в нескольких ярдах от нее. В отчаянии она ощупывала стены своей тюрьмы, ища какой-нибудь щели, но все ее усилия были столь же тщетными, как если бы она искала щели в стенах собора.