Обручник. Книга первая. Изверец

Но поскольку обо всем этом Володе думать, если признаться, вовсе не хотелось, он и оставил без внимания эту фразу, взамен сочинив свою, которая звучала так: «Пространство, оправленное в бесконечность, и есть время».

Говорят, родителей не выбирают, их чаще теряют.

И вот если бы все же выбор был, Володя непременно выбрал бы себе мать с отцом тех, которые у него были.

В них сочеталось что-то сугубо разное. Они как бы пришли из чуждого друг другу мира. Создали семью безропотного согласия. И продержались один подле другого ровно столько, чтобы неожиданно понять, что были созданы друг для друга.

Но это все случилось уже после того, когда своим вскриком Мария Александровна возвестит, что Ильи Николаевича больше нет.

Но дети… Куча детей. Вот они должны были стать знаком какой-то особенности, которая не только объяснит, но и оправдает все.

Пока же Володе внушено, что – по матери – его родовые корни уходят куда-то в неметчину.

Как-то, в неком споре, им неожиданно сказалось: «Когда силу приобретает бессилие, тогда становится понятно, кто ты».

Сейчас Ульяновы переживали вот эту самую полосу бессилия. Ибо всем было понятно: из Симбирска надо уезжать. И вовсе не потому, что на них многие стали смотреть как на изгоев. А что Володе нужно было продолжать образование. Поступать в университет.

Об учебе в столице речь можно не вести. Равно как и в Москве тоже. Оставалась Казань.

И вот сейчас, когда появилось в газете объявление, что по улице Московской назначена распродажа некого скарба и самого дома, и пошли к ним гужом люди – больше любопытные, которым хотелось увидеть мать, воспитавшую покусителя на царя.

А один старик, который даже пробренчал что-то на рояле, уходя, сказал:

– Ваш весь род извести надо, чтобы еще подлее чего не выкинули.

Но были те, кто понимали. И даже сочувствовали.

Одна гимназистка, исполнив на рояле Баха, незаметно для остальных пожала руку Володе и шепнула:

– Ты отомстишь за брата!

И по душе у Володи как бы прокатился некий огненный шар, который, поуменьшившись, постоял в подгорлье и тихо сгас, словно его вовсе и не было.

И именно тогда Володя подошел к матери и сказал:

– Знаешь, давай не будем продавать рояль. Пусть останется на память.

И он не уточнил, о чем именно.

Глава пятнадцатая

1

– В Казани живут за наказанье! – выкрикивал, как Ульянов чуть позже понял, сумасшедший. – В Казани – одни терзания.

– В Казани и – знания, – подрифмовался и Володя к названию города, в котором надлежало жить и сбывать свое, не очень понимаемое многими, время. Студенты же, собранные вместе, говорили о чем угодно, только не о своей будущей профессии.

Всем правил и хаос и крамола. Умы находились в самом раздрайном состоянии.

Хотя порядки в Казанском университете были не из тех, где повольготничаешь или пошикуешь. Чуть чего – и выговор тебе. А он не поможет, тогда угодишь в карцер, где живо поймешь, чем отличается скучная классная комната от одиночной камеры.

Помимо карцера существовали штрафы и, конечно же, увольнения. Но и это еще не все. Наиболее строптивых ждала перспектива оказаться в солдатских казармах далеко не на правах экскурсантов.

– Одного из наших, – сказал Володе наиболее говорливый из студентов, – даже в дисциплинарный батальон отправили.

И вскоре Володя узнал, кто такие «педели». Это те надзиратели, которые считали предательство своим призванием и делали это с особым старанием и даже вдохновением.

– Смотри Потапу на глаза не попадись, – предупредили Володю чуть ли не в первый день.

Он хотел было спросить: а что это, мол, за зверь, как увидел перед собой бородатого, лишенного опознаваний интеллекта громилу, который, подманив его своим толстенным пальцем, вопросил:

– Так это ты брат бунтовщика?

Володя не успел ответить, потому как в это самое время к ним подошел некий безликий «педель» и что-то шепнул громиле на ухо.

И тот – спешно – направился к выходу.

Так состоялось знакомство Ульянова с инспектором Потаповым.

И еще одно уловил Володя Ульянов, что не казалось с первого взгляда значительным, это разобщенность самих студентов.

Как-то он разговорился с одним малым с увертливыми глазами обо всем, что тут царит и процветает. И тот без обиняков сказал:

– Одни сюда пришли учиться. Это, как правило, те, кто думают, что в образовании счастье.

– Ну а вторые? – подторопил Володя.

– Это те, у кого папы люди весьма состоятельные, и они ходят в университет как на развлечение. Им все сходит с рук.

– И есть третьи? – поинтересовался Ульянов.

– Да! Это те, которые припожаловали под эти своды, чтобы хоть чем-то занять себя. Вот их-то как раз большинство.

О том, что бедным студентам в университете станет жить еще хуже, Володя вскорости убедился, прочитав вывешенный на доске объявлений приказ, в котором сообщалось, что плата за обучение подниматся чуть ли не в пять раз.

А буквально на второй день Ульянов заметил, как студенты терзают некую газету.

Она не переходит из рук в руки, а прямо, что называется, перелетает:

– Что там напечатано? – спросил он кого-то.

– Студенческие беспорядки в Москве, – ответил все тот же парень с увертливыми глазами.