Обручник. Книга третья. Изгой

Да, наверно, только одно, что профессор с восемнадцатого года начал довольно пристально заниматься проблемой мозга и психической деятельности человека.

И в пору, когда Сталин подумал, что Владимир Ильич насмерть забыл о предмете их общения, Ленин вдруг произнес:

– По Нострадамусу Советская власть продержится чуть более семидесяти лет.

Сталин мрачно молчал, ибо понимал, что если еще будет жив, то уже никак не повлияет на приближающуюся неизбежность.

– Но предсказания меня не волнуют, – сказал Ленин.

И в этот самый миг кошка, соскочив с его колен, оказалась на коленях Сталина.

– Вишь, какая неверная! – вскричал Владимир Ильич, но с логики предыдущего разговора не сбился.

– Я считаю, – продолжил он, – что есть практический смысл опыты Бехтерева прекратить.

У Сталина чуть не вырвалось: «Почему?».

Но он тут же, как всегда мгновенно, почувствовал суть вопроса.

Конечно же, предчувствуя свою близкую кончину, Ленин не хочет, чтобы, изучив его мозг, Бехтерев на весь бы мир объявил, что был он более чем обыкновенен и нет повода причислять его к когорте необычных.

– В итоге нас неправильно поймут, – заключил Ленин. – В Бога мы не верим, а сверхестественности уделяем столько явно нездорового внимания.

Кажется, Сталин тогда что-то пообещал. Во всяком случае, про себя отметил, что нужно эту проблему, хоть поверхностно, но изучить. Чтобы не выглядеть абсолютным профаном. И вот прошло два года. Что за это время изменилось?

Ну, во-первых, не стало Ленина.

Кажется, слово «не стало» еще хуже того, что характеризует кончину и носит банальное название «смерть».

И вообще, человечество на этот счет не очень разнообразно.

Ну говорится еще – «окончил жизненный путь». Или – «преставился».

О, как, оказывается, раньше точно характеризовали – «преставился».

А Бехтерев? Он жив-здоров.

Ранее сформировал слух, что он, Сталин, параноик. Хотя, может, это и не его работа. Но изошла информация явно из института, которым он руководит.

Сталина всегда удивляло, что любое высказывание авторитетов всеми почему-то воспринимается, как диагноз.

Вроде каждый не может ошибиться или попросту не разобраться к проблеме.

На этот счет Сталину близок анекдот, в котором прочитывается аналогичная ситуация.

У Бога спросили: «Стоит ли наказывать грешника, который тебя не признает?»

На что Всевышний ответил:

«Сперва примите кару за то, что об этом меня спрашиваете».

Так родилось очевидное.

Сейчас, конечно, Сталин раскаивается, что тогда же не выполнил указание Ленина. А после было как-то недосуг.

Потому – что такое «мезмеризм и животный магнетизм» даже на уровне общего понятия – он не узнал.

Хотя дал конкретные задания не выпускать эту проблему из сферы политического видения.

Но именно нынче один из «ходоков» ему сказал:

– Наука существует для того, чтобы разрушать реальное представление об очевидном.

И Сталин вдруг – внутренне – ахнул.

Эта формулировка совпадала с ощущением, которое он носил в себе в виде бомбы замедленного действия.

ДОСЬЕ

БЕХТЕРЕВ Владимир Михайлович.

Родился в с. Саралях Вятской губернии в семье служащего. Высшее образование получил в Петербургской медико-хирургической академии, по окончании которой (1878) пополнил свое образование за границей. По возвращении на родину (1880) работал в Казанском университете, где стал профессором. В дальнейшем приехал в Петербург, где получил кафедру в медико-хирургической академии. Бехтерев организатор и руководитель первого в России вольного университета и психоневрологического института.

6

– Если ты не признаешь величия гения, то с твоим появлением на свет поторопится Бог.

Сталин понимает, что это послесловие к великому бытию.

Но никогда не думал, что на эту тему могут говорить – причем во время несения службы, – его охранники. Кажется, возгордиться этим. А может, и нет. Еще до конца не разобрался. Тем более что второй год без Ленина начался под знаком бесконечных разногласий. Причем, по любому поводу.

И замечено было еще одно.

Староленинская гвардия старалась доказать, что она не только лучше, чем они, комитетчики, в каких-то вопросах, но и безусловно права.

И ей несвойственны не только ошибки, но даже намеки на них.

Доходило до курьезов. Написал старый командор заметку об Октябрьском перевороте и озаглавил ее «Залоп «Авроры».

Ну журналисты ему, естественно, коммунистически-нежно говорят:

– Не «залоп» надо писать, а «залп».

И вдруг командор взвивается:

– Это мы стреляли по Зимнему, а ты тут ни при чем?

Ему пытаются объяснить.

Ничего не слушает.

Вернее, не слышит.

И это простой-то командор.

А что говорить о тех, кто теперь забрался несколько выше.