Обручник. Книга третья. Изгой

Теперь в соседстве жила молодая женщина.

Она вышла ему навстречу, и сперва запомнилась только тем, что на плечах у нее возлежала (другого определения не дашь) какая-то восточная шаль с мохрами.

В тот же вечер, когда они совместно пили чай, она, кутаясь в эту шаль, сказала:

– Я полюблю только того, кто переберет все вот эти помпончики.

А уже через минуту он знал, что эта шаль из гарема некого иранского шаха.

Они разошлись за полночь. Он на прощанье поцеловал ей руку. И когда еще не успел уснуть, она предстала пред ним совершенно голой.

– Знаете, – сказала, – я боюсь там одна.

И он уложил ее в свою постель, а сам умостился на стульях.

– Вы евнух? – спросила она.

Он промолчал.

– Или когда-то вас так напугали голой женщиной, что вы…

И она вдруг разрыдалась.

Он пересел на край ее постели.

– Я нормальный, – сказал Фрикиш, – во всех отношениях. Но я… – он замялся. – Не принадлежу сам себе.

– Странно, – сказала она и включила свет, ослепив его своей голостью.

Но Фрикиш не зажмурился.

– Вы знаете, откуда прибыл я? – спросил он свою соседку, только теперь уловив, что от нее тянет спиртным.

– Как мне известно, из длительной заграничной командировки.

Он запнулся, чтобы не сказать то, на что было отважился.

Ибо был больше чем уверен, что все входит в правила игры, затеянные с ним еще от самого Магадана.

– Я не хотел вам признаваться, – пошел он по той стезе, по которой – спервоначалу – повела она свою шутливую беседу. – Но в самом деле был евнухом в одном из гаремов Ближнего Востока.

Она некрасиво захохотала. Причем груди тряслись не в такой вибрации, вызванной смехом.

– Ну что же, – плотоядно произнесла она, – сейчас мы проверим истинность вашего заявления.

И стала подниматься.

Подхватив одежду, он сперва выскочил в коридор, а потом, кое-как напялив что-то на себя, и вовсе оказался на лестничной площадке. И там получил удар в челюсть. Фрикиш упал к ногам в лаковых туфлях. Кто-то переступил через него и направился к двери его квартиры.

И что-то во Фрикише взыграло. Он даже не понял, как оказался на ногах. Как набросился сзади на бритошеего здоровяка. И как получил удар локтем под дых. Но вновь ринулся на своего обидчика.

И в это время открылась соседская дверь, и заслуженная учительница, имени-отчества которой он не помнил, затащила его к себе, сообщив:

– Милицию я уже вызвала.

7

Но милиция так и не приехала. Равно как и не оказалось утром его соседки.

Зато осталась та самая шаль с мохрами или «помпончиками», как вульгарница их назвала.

И он, сам не зная зачем, один из них поцеловал. И – опять же – от нечего делать – перечитал. Помпончиков было триста шестьдесят шесть. Как дней в високосном году.

Заливисто зазвонил телефон. Он уже забыл о его существовании.

– Вас внизу ждет машина, – сообщил, как показалось, несколько подрассерженный голос.

На всякий случай прихватив какую-то папку, чтобы «руки бездельно не были свободными, он спустился вниз.

Дверца «эмки» сама собой открылась, и Фрикиш чуть не кинулся бежать.

За рулем сидел тот парень, чей хук он пережил этой ночью. Однако он улыбался.

– Знаете, – сказал на смехе, – но вы меня под зад здорово лупанули.

Этого, признаться, Фрикиш не помнит.

– Я же думал, – признался парень, – что это к вам залез вор. Ведь по фотографии вы совершенно другой.

И он протянул его карточку трехлетней давности.

Действительно, почти никакого сходства.

– А та… – начал Фрикиш.

– Мы ее выселили. – И он глянул на Фрикиша в упор… – Вы подумали, что она тоже наша сотрудница?

Фрикиш кивнул.

– Это племянница той бабушки, которая покончила с собой.

И Фрикиш чуть не разрыдался. Значит, разобрались. И сняли с него все обвинения, под которыми он подписался после удара локтем в глаз.

– Она тут была прописана, – объяснил парень. – Но мы ей нашли другое место. А к вам подселим нашего сотрудника.

Он помолчал немного, потом добавил:

– На время. А потом вся квартира отойдет вам.

Куда они ехали, Фрикиш не следил. Но явно за город. И вскоре въехали в дачный массив. Пахло чем-то хвойным.

Прямо в зеленом заборе красная дверь, на которой, явно выжженный, силуэт собаки. Но лаем их никто не встретил. Дорожка – асфальтовая – чем-то похожа на суровую нитку. А парадное – издали – тоже напоминают игольное ушко. Иглы-хомутовки.

Фрикиш идет первым. Парень – следом. Позиция знакомая. И вдруг на дорожке возникает собака. Громадная, почти с теленка.

Парень мгновенно обогнал Фрикиша. И молча погладил ее по загривку. И кажется, этого было достаточно, чтобы ее сразило благодушие. И, сделав от дорожки несколько шагов, она улеглась.

Тут же к ее хвосту стала прилаживаться сорока. Чтобы клюнуть. Значит, живут вместе, заигрывая друг с другом.

На крыльце – никого. А слева – в беседке – какое-то шевеление. Как Фрикиш туда глянул, все замерло. Порожек – семь. Шесть деревянных. А самая нижняя – сооруженная из кирпича.

Парень открывает дверь и – первым – пропускает в дом Фрикиша. В комнате – никого.

– Садитесь, – подвигает стул сопроводитель.

На столе – фрукты. И – пепельница.

– Курите, – позволяет он.

Фрикиш машет рукой.

Судя по шагам, вошли двое. Со спины.

– Здрасть!

Это мужской голос.

– Добрый день!