Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

— Ну-с, еду я кататься — начал повествовательно Зыков, удостоверившись в надлежащем внимании аудитории, — еду я кататься по реке. Погода — зги Божьей не видно, метель, вьюга; но мой серый застоялся, — надо, думаю, коня проехать и поехал… Ан, дело-то оказалось совсем не в коне, a уж так Бог меня по этому пути вел. Едем, т. е. не едем, a летим — знаете какая у серого побежка? — увлекся, по старой кавалерийской привычке, Зыков, — вдруг обоз по реке. — Стой! Что везете? — Овес. — Кому? — «Пану маршалку». — Почем? Молчат. — Почем продали? — кричит мой Игнатович. — He продавали: так за копию везем. — Вон оно как! думаю себе, однако смолчал! едем дальше: смотрю под Китварой опять такой же обоз. Фу, ты черт! Неужели опять копия? Стой! кому везете? — «Пану маршалку», и т. д. Тут уж я не выдержал. — Игнатович, говорю, слышал? — Слышал ваше высокоблагородие. — Поворачивай, говорю, назад и прямо валяй к прокурору. И ведь, заметьте, привычки не имею разговаривать дорогой, потому за побежкой слежу, a тут как-то… Разумеется, все Бог… Валяем прямо к прокурору; тот на диване лежит, голова завязана: мигренью изволит страдать… Нет уж, говорю, батюшка, как хотите: едем! Рассказываю коротко и ясно, a сам, верите ли? весь дрожу. Уговорил; снял он эти туфли свои, оделся. По дороге солдатика Бельского прихватили, чтобы, знаете, свидетель… Я хоть и не юрист, a все кое-что смекаю! Однако, как ни спешили, a опоздали: мы только на реку, a они мимо Щелканова да к «маршалку» на двор и заворачивают.

— Стало быть, так все и пропало? — спросила Татьяна Николаевна с сожалением, которого не умела скрыть.

Иван Тихонович вздохнул свободнее, Соснович хотел что-то сказать, но Зыков ему не дал, воскликнув: — Еще лучше вышло, заманчивее… Я вам говорю, меня сам Бог… и хоть вы там смейтесь или нет, a уж это так!

— Ну, Александр Данилович…

— Вижу я, что мы тут опоздали, и говорю прокурору: — слушайте, голубчик, — a уж у меня, понимаете, новый план созрел, — слушайте, говорю, отвезу я вас домой, будто катались, a вы стороной, мимо «ликея» (гимназии), да прямо ко мне: устроим штуку почище. — Да что вы, спрашивает, хотите делать? — Ничего, ничего я этого не знаю, только приходите, сделайте милость…

Покушавшийся было несколько раз встать судья так заинтересовался, что даже пересел поближе к Зыкову, который, выпив свой холодный чай залпом, продолжал: — оставив прокурора у ворот его квартиры, махнул к себе и говорю Бельскому: — Бельский, говорю, душенька, оденься ты в статское, — a он, как форму долой, неузнаваем да и только — даже физия совсем другая.

— Ведь это он наблюдал, как к Пшепрашинскому с заднего крыльца евреи бегали перед набором?

— Он самый!.. Он все эти проделки доподлинно знает, и знает, как Ротшильдову сыну 8 зубов вырвал…

— Это ужасно! — с невольным содроганием произнесла Орлова.

— He беспокойтесь: под хлороформом…

— Я полагаю, что это басни, — заметил с кривой улыбкой Соснович.

— Крылова! — ответил ему с нескрываемой насмешкой Зыков — Но, это пока в сторону. Голубчик, — говорю Бельскому, — ступай ты во двор к «маршалку», и видишь — показываю ему из окна — вон мужиков, что мешки с овсом в амбар таскают, так ты уж, как там знаешь, a так обделай, чтобы они ко мне пришли. — Слушаю, — говорит, в-дие. — Да ты постой: ты не просто их зови, a уговорись, будто перевезти что-нибудь, какой-нибудь там вздор. Ну, соври половчее, как знаешь… — Совру, — говорит, — ваше благородие! — Идет; и так ловко обделывает и врет, что мужики всей компанией, человек десять, являются ко мне. Сторговался он с ними перевезти за два рубля какую-то мебель, a мебели, разумеется, никакой… Являются, a у меня во всех комнатах по свидетелю, a в кабинете сам прокурор с пером в руке. Перекрестились мужики и стоят, на меня смотрят. Я их веду прямо к образу, — у меня Александр Невский в серебряной ризе, — перед образом лампада теплится… Нарочно для них зажег, — прибавил Зыков.

— Ну, — говорю, — братцы, вот с этой самой стены на вас смотрит: сам Господь-Бог… потому вы должны говорить правду…

— Вы точно Наполеон перед пирамидами.

— Нужда научит быть Наполеоном, Татьяна Николаевна! Ну, словом, сделал приличное случаю вступление и приступил: ребята, говорю, помните ли, что я у вас спрашивал, как на речке с обозом встретил? — А, помним, говорят, пане. — A помните, что вы мне тогда сказали! — A сказали, что овес везем «пану маршалку», отвечали простодушно крестьяне, не подозревая устроенной западни. И тут досконально, покуда прокурор невидимо присутствовал, всю эту штуку изложили. Да еще как? с добавлением, что мол, не первый раз и не одним овсом, a возили и дрова, и сено, и живность, и всякую всячину. Словом, развернули картину. Ну, подлецы чинодралы! Вы мне, может, не поверите, Татьяна Николаевна, a я это самое словечко во сне услышал: лег спать и слышу, будто мне кто-то говорит: их, говорит, надо не чиновниками, a чинодралами называть. С тем и проснулся, a тут этот овес… Ей Богу, даже смешно: ну, как так во сне? ведь не спирит же я!