Обрывистые берега

— Влип в ужасное. Ограбление квартиры. Причем ограбление групповое. А это уже хуже. — И, помолчав, хмуро продолжил: — Я всегда чувствовал, что в крови этого недоросля подмешаны гены преступника. Еще не известно, кто его родной отец. Моя благоверная, сколько я ни допытывался, кто настоящий отец этого подкидыша, всегда плела мне сказку по-разному. И чтобы как-то оградить своего отпрыска, она старалась обвинить себя и возвысить свою первую любовь, вину перед которой ей никогда не искупить.

— Она просто хитрая и прожженная бестия. Другая бы так начала поносить и лить грязь на человека, с которым разошлась, а эта, видишь, нахваливает. И тебя-то заманила, разыграв из себя несчастную брошенку.

— Нет, ты напрасно так строго судишь ее. Она не подлая, она просто неинтересная. Ну а сейчас, когда она дышит на ладан, плохо говорить о ней — грешно и жестоко.

— И сколько же дадут ему?

— Это определит суд. Дежурный сказал, что до суда пройдет не один и не два месяца.

— И все это время он будет находиться в тюрьме?

— Естественно. Статья серьезная.

— А она? — Оксана завела машину и тронулась.

— Что она?

— Сколько она пробудет в больнице?

— Я говорил с лечащим врачом: месяца полтора-два, не меньше. И то это в том случае, если не будет ухудшений.

Оксана затаенно улыбнулась, и в этой улыбке Яновский прочитал многое: и то, что встречаться они будут каждый день, и не только день, но и ночь у них будет общая, и что арест Валерия тоже работает на ее планы.

— Куда мы сейчас? — спросил Яновский.

— У тебя есть деньги? — рассеянно спросила Оксана и резко затормозила машину перед красным светофором.

— Немного.

— Сколько?

— Рублей тридцать.

Оксана глухо рассмеялась.

— И это все, на что мы будем жить август и сентябрь? Нам на хлеб и сигареты не хватит.

Яновский ничего не ответил. Откинувшись на спинку сиденья, он поднял высоко голову и сидел неподвижно с закрытыми глазами.

— Что же ты молчишь, мой повелитель?

— У нее есть один резерв, но он для меня был всегда неприкосновенным.

— Что это за резерв?

— Целый год она копила сыну на мопед. В сентябре собиралась купить.

— Сколько он стоит?

— Что-то около трехсот рублей.

— Это уже сумма! — Прикурив от механического патрона, вмонтированного в машине, Оксана желчно улыбнулась. — В октябре — ноябре ее чадо будет возить тачки где-нибудь на рудниках или гонять вагонетки на шахтах. Так что объясни ей: пусть с мопедом пока повременит. Он заржавеет, пока дождется своего хозяина. Нам нужны деньги.

— Ты циник, Оксана.

— Я реалистка. — И, резко повернувшись к Яновскому, и упор, словно выстрелив глазами, посмотрела на него зло и осуждающе. — Ты, наверное, забыл, что были у нас денечки, когда я не боялась вторгаться в запретные резервы отца. И ты в этих случаях был олимпийски спокоен. Даже подбадривал меня.

— Ты меня ставишь в мерзкое положение, Оксана.

— А ты меня ставишь в положение погорельца. Послезавтра у меня будут просрочены все ломбардные квитанции.

Несколько минут ехали молча, каждый мысленно выискивал доводы своей правоты в неприятном и всегда унижающем человеческое достоинство разговоре о деньгах.

— Хорошо, я возьму часть денег, что она копила сыну на мопед, только учти: потом мне придется как ужу изворачиваться, чтобы объяснить, на что я их потратил.

— Почему часть? Нужно взять все деньги. Около трехсот рублей уйдет только на выкуп вещей в ломбарде.

— Мы их тут же перезаложим и вернем эти же деньги. Может быть, с разницей в восемь — десять рублей.

— Какой же ты умный!.. Какой ты у меня догадливый!.. Тебе можно без защиты диссертации присваивать доктора экономических наук.

— Прошу без злых шуток и не мешать мою диссертацию с ломбардными квитанциями.

Оксана посмотрела на Яновского так, что тот поежился. Последние два месяца она не раз говорила ему о беспокойстве отца за его диссертацию, о том, что "ВАК свирепствует", что "ученый совет при защите хвалит, а при тайном голосовании пускает черные шары", что последние три года все защитившие кандидатские диссертации с превеликим трудом получают в московских институтах места ассистентов с окладом в сто двадцать рублей…

— Не гневайся, мой ангел, что-нибудь придумаем, — умиротворенно сказал Яновский.

— Нужно не придумывать, а действовать!.. Через неделю я должна выехать в санаторий. Неужели ты хочешь, чтобы я была там как общипанная курица?!. — Оксана бросила руль машины, идущей на большой скорости, и судорожно поднесла к лицу Яновского руки с растопыренными пальцами. — Любуйся!..

Только теперь Яновский обратил внимание, что на пальцах ее рук не было ни одного перстня.

— А кого ты собираешься соблазнять и очаровывать там своими драгоценностями? — с язвительным подтекстом, в котором сквозила неприкрытая ревность, спросил Яновский.

— Кого?.. Ты не догадываешься, кого я собираюсь очаровывать? — Оксана искоса бросила насмешливый взгляд на Яновского.

— Да!.. Кого?!

— Песчаный пляж и Черное море! — Довольная своим ответом, Оксана рассмеялась. — Теперь ты успокоился, мой без пяти минут кандидат наук и без двух-трех месяцев мой законный муж?

— Да… Я успокоился… — с расстановкой ответил Яновский.