Дворец был тотчас выкуплен местным королём недвижимости. По дешёвке. Дело-то оказалось спешным. Да и работ не перечесть. Вон электричество не везде было. Ну, закинул что-то новый хозяин на мансарду для своего джакузи и холодильника, чуть было с прошлого века на втором этаже – пара ламп да две розетки. Всё. Желающих позаботиться о старом доме не нашлось. Так палаццо вновь погрузился в свой сладкий сон… Вот впервые разумкнул свои скрепящие ставни-веки. Готовился принять гостей. Словно протирая старое помутневшее зеркало, я разгадывала приметы его ушедшей, еле слышной теперь жизни. И та комната просто поразила меня. Та самая, что отрезана от прочего пространства. И поныне красивая. Сохранившая свой многовековой муар. Та самая зеленоватая «гостиная». Впрочем, почему же непременно гостиная? А быть может, в XIX веке это был кабинет? Как ещё объяснить, почему лучшее пространство было украдено у собственного дома? Кто отгородился здесь стеной и от кого? почему? И ведь эта удивительная, такая разумная зала, единственная, которая с тех самых пор и жила. В последние свои годы она служила спальней.
Хочу ещё раз обратить внимание на факт, как непросто обращаться с габаритными вещами в средневековом городе. Но приблизительно в 1930-х годах хозяйка дома пошла на серьёзный шаг. В доставке её новой мебели были задействованы жители как минимум четырёх соседствующих домов, причём окна лоджии противоположного из них должны были быть тоже открыты, чтобы под определенным углом в дом смогли занести исполненный на заказ изысканный гарнитур светлого дерева. Под стать старинному, но вновь вошедшему в моду муару по стенам. Для интерьера были придуманы обворожительные формы. Монументальные и нежные. Словно наш Шехтель постарался. Мебель этой спальни, безусловно, исполнена серьёзным мастером. Его идеи, не просто вторят идеям своей эпохи, «следует последним веяниям», но предлагают свежие и яркие решения. Венето – регион ремесленников. Здесь расположено несколько знаменитых мебельных фабрик – мировых звёзд, до сих пор хранящих венецианские традиции резчиков по дереву. Шкаф, трюмо и кровать этого дома – настоящие шедевры. Им место в музейной экспозиции. Только вот эту мебель из casa не вытащить. Никак. Родственники пытались. Почти вся обстановка через окна лоджии поддалась транспортировке, однако вещи последнего Большого стиля извлечь из дома не удалось. Видимо, перевелись к тому времени умельцы. Так всё и осталось в той странной комнате, как было. Необъятная шикарная кровать с высоким тяжёлым изголовьем и затканным узорами, тягучим покрывалом поверх. Комод. Трюмо. Словно призраки таились их фантастические фигуры в пыльном серебряном полумраке. А на тумбочке у кровати мерцала фотография в старинной потемневшей рамке.
Я так была заворожена общей атмосферой, этой плотностью времени, сцепкой веков, что даже не запомнила тот полупрофиль. Но, кажется, он ничем особым не отличался от любой другой старой фотографии, выполненной на серебряной пластине. Однако мне захотелось остановиться и задуматься о чужой судьбе. Что же случилось с этим древним домом? И с теми большими семьями? Где все те, кто ютился здесь до начала ХХ века, куда они все подевались? Каким ветром развеяны? Война? Одна, вторая? И как в этом доме вдруг возник такой уклад? И что это был за каприз – в лучшей комнате устроить себе спальню… Почему были заброшены три других этажа? Почему во всём доме нет ни одной гостиной? Кто же возлежал тут на роскошном ложе, упиваясь своей единоличной победой. Или загибался в холоде одиночества?
И тут у меня возникло особое чувство, которое иногда меня пронизывает, например, в местах древних захоронений. Мы как-то в Ирландии по холму гуляли. Поспорили на шоколадку. Мне местные не верили, что здесь было кладбище. Весь склон мы тогда облазили и ведь нашли тому доказательства – плиты с вязью. И у Ермоловой так в комнатах на Тверском бульваре было. На последнем этаже. Удивительное чувство.