Обсерватория в дюнах

А потом настал день, и родился ребенок - сын. Маленький, теплый, родной комочек. Христина благодарит бога. Теперь она вся - любовь. Во всем мире они вдвоем-сын и мать. В сыне и цель, и смысл жизни, и счастье.

Словно поднесли к иссохшему от жажды рту кружку с ключевой водой. Только не дали напиться - отняли. Бог дал, бог и взял.

Любила сына и лишилась так страшно. До самой смерти будет сниться, как прибежала из булочной с хлебом в руках, а Василий со страшным лицом - вот таким его чувствовала и потому боялась - убивает ее мальчика.

- Бог-то, бог! - только и вскрикнула Христина, бросившись к помертвевшему ребенку.

- Уйди, недоглядела деньги! - Василий отшвырнул ее, как котенка.

Наверно, можно было в тот момент спасти, отходить сыночка, но Христина "обомлела", по ее выражению, что-то с ней сделалось, она могла только воззвать: господи, защити! ;

Опомнилась, когда пришла милиция: соседи вызвали. Запоротый насмерть ребенок лежал у нее на руках.

На полу у кучки золы - остатки сгоревших денег.

Никто не видел, что Христина уходила в булочную, и у суда создалось мнение, что она присутствовала при истязании ребенка с самого начала. Христина не пыталась оправдываться, сама считая себя виновной: недоглядела сыночка. Так виноватой и пошла в тюрьму.

С тех пор прошло четыре года, и душа ее завяла, как пустоцвет.

И вдруг к ней пришла Марфенька и увела с собой. Марфенька, добрая, сильная, здоровая, веселая, красивая,- она входила в комнату, и даже полинявшие обои улыбались. Марфенька, которую нельзя было не любить, которой нельзя было не восхищаться. Счастьем было беседовать с ней, жить под одной крышей, смотреть на нее, любоваться ею, что-нибудь делать для нее.

Отныне Христина знала один страх: лишиться Марфеньки. Этого бы она уже не пережила. Если бы Марфенька прогнала ее от себя, она удовольствовалась бы тем, что каждый день ходила, чтобы только взглянуть на нее издалека, и, увидев ее живой и здоровой, чувствовала бы себя успокоенной и счастливой.

Она боялась, что бог может забрать ее совсем, как забрал сыночка: Марфенька была парашютисткой, она прыгала так высоко, из-под самых облаков. Отныне каждый прыжок Марфеньки стоил Христине невероятного напряжения сил.

- Господи! - молилась она перед сном и, проснувшись, ночью.- Одно прошу: сохрани и помилуй Марфеньку, прости ей безверие ее. Мне ничего не надо, но ей даруй счастье!

Христина не знала, чем только угодить Марфеньке. Марфенька хотела, чтоб Христина прочитывала все те книги, которые она ей приносила,- Христина стала их читать. Марфенька хмурилась, когда Христина стремглав кидалась исполнять приказание "хозяина" Евгения Петровича,- Христина стала ходить с достоинством. Марфенька терпеть не могла, когда она кстати и некстати поминала господа,- Христина стала воздерживаться от этого (и в Евангелии написано: "Не упоминай имя божие всуе"). Марфенька пожелала, чтоб она стала готовиться в восьмой класс вечерней школы,- Христина послушно приняла от нее старые учебники и теперь каждую свободную минутку решала задачи или зубрила физику.

Единственное, что она не могла бы сделать для своей любимицы,- это перестать верить. Марфа отлично понимала это и старалась не оскорблять ее чувств. На что она отважилась в этом направлении - это подарила Христине "Овода". "Библия для верующих и неверующих" Ярославского постоянно лежала на столе, но ее никому не предлагали читать. Христина перекладывала ее с места на место, однако ни разу не заглянула в эту книгу: верующие обращаются к антирелигиозной литературе, лишь когда начинают сомневаться, а Христина верила крепко.

"Овод" произвел на нее неизгладимое впечатление. Она очень плакала над судьбой Артура, но больше всего ей было жаль Монтанелли. Он был поистине святой.

Глава шестая

БРАТ И СЕСТРА

Марфенька и Христина только что закончили генеральную уборку квартиры. Евгений Петрович ждал сегодня гостей - каких-то Львовых - брата и сестру, детей его умершего коллеги Павла Дмитриевича Львова.

Отец специально попросил Марфеньку принять их получше, самой одеться тщательнее и быть за хозяйку. И еще он попросил, чтоб Христина не сидела с ними за столом хоть сегодня: неловко, все-таки она домработница.

- Как хочешь, папа, мы с ней можем поужинать и на кухне,- спокойно согласилась Марфенька.

- Но...

- Я комсомолка... А хотя бы и не комсомолка,- все равно бы не смогла. Это нехорошо, как ты не понимаешь, папа?

- Тогда скажем, что это наша родственница из провинции,- нашелся профессор Оленев.

Марфенька, воспользовавшись "повышением", выпросила у отца денег, добавила, сколько было, своих (мама всегда ей давала на личные расходы) и купила для Христины хорошенькое пестрое платье.

Сама Марфенька надела узкое строгое черное платье и на шею красивый кулон из русских самоцветов - подарок Виктора Алексеевича. Отец внимательно оглядел ее и остался доволен.

- Ты понемногу становишься красивой,- одобрительно сказал он и поцеловал ее в щеку.

Он и сам выглядел сегодня молодым и подтянутым. Новый синий костюм сидел на нем превосходно, живота почти не было видно.