Обсерватория в дюнах

В Астрахани он задержался на сутки по делам обсерватории. Хлопоты утомили и рассеяли его. На следующий день он вылетел в Москву, уже успокоенный, и всю дорогу думал о своей любви к Мирре, вспоминая то один, то другой эпизод.

На аэродроме его встретила Мирра. Они долго, не в силах выговорить ни слова, смотрели друг на друга, потом обнялись. Мирра, всхлипнув, уткнула лицо в его плечо, и это было так не похоже на холодную самоуверенную Мирру, что Филипп ужаснулся. Сердце его опять заныло. Он крепко прижал Мирру к себе и поцеловал в висок. Он вдруг подумал с нежностью, что был бы счастливейшим человеком, если бы эта гордая, взбалмошная умница всю жизнь выплакивала бы свои разочарования (а их у нее будет немало!) у него на плече.

Мирра первая пришла в себя и быстро повела его к такси. Был уже вечер, в сиянии люминесцентных ламп блестели лужи, накрапывал дождь.

На Мирру оглядывались. Стройная, уверенная, красивая, она обращала на себя общее внимание.

Они сели в такси. Ошеломленный Мальшет даже не слышал, какой она сказала адрес.

Машина неслась по мокрой асфальтированной дороге, мелькали то освещенные многоэтажные дома, то мрачные темные перелески. Дождь усиливался, косые струи хлестали в запотевшее окно, шофер что-то ворчал про себя.

- Куда мы едем? - спросил Мальшет. Мирра ласково сжала его руку.

- К нам на дачу. Там живут мои дедушка с бабушкой - хорошие старики. Ты их помнишь?

- Помню.

- Твоя мама не будет тебя ждать сегодня? Можно позвонить с дачи. Как там Глеб?

- Здоров. Работает.

- Я иногда захожу к твоей матери. Она такая интересная женщина. Изумительная собеседница. А какие у нее переводы с языков Индостана! Мы с ней большие приятели.

Филипп молчал, чувства его были смутны. Он знал, что мечтой его матери был брак его с Миррой. Она восхищалась Миррой, ее умом, красотой, познаниями в языках, умением одеваться, ее музыкальными способностями. Лиза ей не понравилась раз и навсегда, и Августа Филипповна не сочла даже нужным это скрывать. Лиза больше к ней не заходила, когда бывала в Москве. Однажды она сказала Мальшету:

- Твоя мама страстно несправедливая.

Это было верно. Августа Филипповна во все вкладывала темперамент и страстность своей натуры, даже в несправедливость.

Мирра умолкла. Иногда она наклонялась вперед и делала указания шоферу такси. Они долго ехали лесной дорогой. Почему-то Филипп чувствовал себя как во сне. Он и сам не знал, счастлив ли он сейчас или нет. Машина остановилась. Мирра не дала Филиппу расплатиться, решительно, но ласково толкнув его к калитке в высоком заборе, "украшенном" сверху в четыре ряда колючей проволокой.

Дождь утих, шумел сад за забором. Было совсем темно, пахло оттаявшими морожеными листьями. Зима в этом году походила на нескончаемую осень.

Мирра отперла калитку ключом - злобно залаяла где-то рядом собака - и снова заперла калитку.

- Жека! - крикнула она, смеясь, и успокоила Филиппа.- Ничего, она на цепи.

Собака умолкла.

Мирра вела его за руку в темноте. По деревянному настилу дробно стучали ее высокие каблучки. Смутно чернели в саду клумбы, ветер качал обнаженные деревья, обдавая молодых людей дождем и изморозью.

Мирра вдруг остановилась и обняла своего спутника.

- Знал бы ты, как я люблю тебя! - прошептала она задыхаясь.

Они долго целовались в гудящем от ветра саду, где пахло оттаявшими гнилыми листьями.

- Пойдем, старики ждут! -вырвалась Мирра, поправляя шапочку.

Она провела его прямо в ярко освещенную большую кухню, где их так и обдало приятным теплом и запахом сосновых дров, кофе, жареного мяса и сдобы. Еще пахло сырой кожей: дед Мирры, Василий Ульянович, сапожничал в углу за низеньким столиком, на котором были разложены дратва, гвозди, кожа, баночки с клейстером и колодки. Василию Ульяновичу было около девяноста лет. Когда-то был бравым моряком и, наверное, не раз встречался с покойным капитаном Бурлакой: мир тесен, а теперь вот на пенсии, пристрастился к сапожному делу и чинил обувь для всех знакомых и соседей в дачном поселке, немного побаиваясь фининспектора. Это был еще бодрый, худощавый, лысый старичок, большой любитель радио, особенно последних известий.

Круглый рижский репродуктор и сейчас был включен на полную мощность. Бабушка Анна Мартыновна, полная, круглолицая, добродушная, веселая, почти без морщин, несмотря на восемьдесят лет, тотчас выключила радио и, радостно улыбаясь, по-матерински обняла Мальшета.

- Филиппушка! Помирились? Вот и хорошо, уж мы так рады с Ульянычем. Замерзли, поди, раздевайтесь скорее.

Филипп расцеловал обоих стариков.

- Мы будем ужинать в кухне! - крикнула Мирра, утаскивая Мальшета с собой.

В передней они разделись и тотчас вернулись.

- Что же это, такого гостя дорогого да в кухне кормить? - возражала Анна Мартыновна.

- Он не обидится, бабушка. В кухне всего уютнее! Я, Филипп, когда их навещаю, всегда ем на кухне.