Общаясь с Еленой Уайт Вестница Божья в повседневной жизни

Собственному совету Елена Уайт обязательно следовала в своей жизни. Ее невестка замечала, что «она могла смеяться от души и была несомненно очень обаятельной» (Этель Мэй Леси Уайт Карроу, Рукопись, 1960, 4 января). Ее старшая внучка, жившая неподалеку от бабушки в течение тридцати трех лет, вспоминала: «Бабушка была всегда жизнерадостной, даже когда она сильно уставала или болела. Она много говорила о „мрачном благочестии". Однажды, читая слова из третьей главы Книги пророка Малахии: „Что пользы, что мы… ходили в печальной одежде пред лицом Господа Саваофа?", она сказала: „Кто велел им ходить в печальной одежде перед Господом? Печаль по причине наших грехов будет глубокой. Но когда мы прощены, мы можем оставить наше бремя у подножия креста и никогда не брать его вновь". Однажды я слышала, как она говорила, что если бы человек оказался в крайне удручающих обстоятельствах и лишился всех земных благ, но все же сохранил надежду на спасение, то этого было бы достаточно, чтобы продолжить петь с утра до вечера» (Молодежный руководитель, 1948, 23 марта; курсив мой. — Дж. Н.). Следовательно, оптимизм г–жи Уайт отражал ее религиозное убеждение. Хотя религия делает некоторых людей мрачными и безрадостными, на Елену Уайт она оказывала совершенно противоположное влияние.

Ее муж также не был обделен чувством юмора. Однажды Джеймс написал Уилли, что, наконец, нашел время принять ванну. Это «первая ванна за двадцать пять дней, и, оказывается, моя кожа может быть такой же белой, чистой и свежей, как кожа ребенка» (Письмо Джеймса Уайта У. К. Уайту, 1876, 19 июля). В другом случае Джеймс расстроился из–за того, что его жена начала шить лоскутные коврики. Втайне он этого очень стеснялся, так как к нему домой постоянно приходили друзья, и он не хотел, чтобы они видели его жену посреди груды старого тряпья. Хотя Джеймс пытался положить конец этому занятию, успеха он не имел. Будучи убежденной в своей правоте, Елена Уайт не видела причины, которая мешала бы ей проводить свободное время за таким полезным занятием, как шитье лоскутных ковриков, тем более что ей это нравилось.

Наконец, Джеймс придумал способ, возымевший наконец действие. Подходя к их дому в Батл–Крике, он начинал петь:

«В вышних небесах, где все есть любовь,
Не будет лоскутных ковриков,
Не будет лоскутных ковриков».

Замысел достиг желаемого результата — Елена перестала шить лоскутные коврики… и принялась за вязание, которым занималась до конца своих дней (Письмо Артура Л. Уайта X. Дж. Томпсону, 1944, 25 мая).

Однако последнее слово все же осталось за Еленой.

«Несколько лет тому назад, — писала она, — когда я делала лоскутные коврики, отец имел привычку подходить к дому и петь: «Там не будет лоскутных ковриков». Но потом пришло время, я продала коврики, а на вырученные деньги отвезла его за город полечиться. Я сказала ему, что именно благодаря этим лоскутным коврикам я смогла отвезти его туда, где он поправил свое здоровье»

(Рукопись 50, 1902).

Елене Уайт нравились забавные стороны жизни. Ее невестка рассказывает случай, имевший место, когда в 1900 году семья возвращалась из Австралии в Соединенные Штаты. Их корабль остановился в Самоа, но небольшая шлюпка, которую матросы спустили на воду, никак не могла пристать к берегу.

Поскольку на женщинах были длинные платья, туземцы пошли вброд, чтобы доставить их на сушу. «Жители Самоа, — заметила невестка, — были здоровенными ребятами, не привыкшими носить много одежды. Двое мужчин переплели руки, сделав из них сиденье, и перенесли маму Уайт на берег. Они усадили ее на большой камень.

Другой мужчина взял на руки мою четырехмесячную дочь… и раскрыл над ней зонтик, защищая от солнца. Затем подставил мне спину. Я вскарабкалась на него, обхватила его руками и ногами, и мы пошли. Глядя на это зрелище, мама Уайт так сильно рассмеялась, что не могла остановиться, и смеялась до тех пор, пока не свалилась с камня» (Адвентист Ревью, 1983, 7 июля).

Еще немного юмора