Общак

— Э, брат, да у тебя высокая температура, — сочувственно закивал головой Жорик.

— Да вроде того, — прохрипел вор. — Чой-то мне хреново.

— Может, в лазарет пойдешь?

— Да хули ему в лазарет! — раздался сзади надтреснутый громогласный голос Митяя Поспелова. — Он и здеся подохнет как миленький. И будет этому рыжему колобку земля Винни-Пухом… — Шутка завершилась мерзким ехидным хохотком.

Митяй был старожил карантинного барака, известный на Южном Урале беспредельщик, который когда-то, на заре своей карьеры, был знатным медвежатником, да спился, бросил почетную воровскую профессию и постепенно опустился на низшую ступеньку воровской иерархии, промышляя чем ни попадя — от вокзальных краж до обычного попрошайничества. В карантине он сидел уже шестой месяц, потому что ему дали пятак за групповой разбой, а потом адвокаты добились пересмотра приговора, дело отослали на доследование, и он затор-чал тут до Окончательного решения. Митяй не то что пользовался большим авторитетом среди зеков, но его побаивались за силу, непредсказуемость, крутой нрав, но самое главное — за мерзкий, неуправляемый характер и злопамятность. На ровном месте Митяй мог вдруг вспылить и затеять драку, которая обычно кончалась жестокой поножовщиной: Митяй непременно выуживал из складок своей длинной, до колен, рубахи заточку и без Долгих размышлений пырял противников в живот…

Джокеру выходки Митяя давно не нравились. Вот и сейчас ему не понравилось, как он разговаривает со своим сокамерником. Он сполз с верхнего яруса и, ввинтив в наглеца острый взгляд, тихо произнес:

— Ты бы топал отсюда, Митяй, а?

— Не понял? — очумев от таких слов, Митяй развернулся к посмевшему его одернуть зеку.

— Я говорю, сгинь отсюда. И хавло свое больше не разевай, а то как бы тебе землю не запушили…

— Че? — яростно взвизгнул здоровяк, считавший себя местным паханом. Озверело глядя на обидчика и одергивая на выпирающем животе грязно-белый свитерок, он заорал во всю глотку: — Ты откуда взялся, шмакодявка? Да я тя мизинцем щас как клопа раздавлю.

И впрямь разница в росте и в весовой категории между противниками оказалась разительная: Митяй был кряжистый, крепкий парень под сто восемьдесят восемь, с пудовыми кулачищами и всем своим видом мог внушить безотчетный страх, а во внешности Джокера, при его скромном росте и неплотном телосложении, не было ничего устрашающего — разве что недавно бритая голова. Словом, ситуация типа Давид и Голиаф… Но Джокер был не из робких.

— Смотри не тресни, злыдень! — хладнокровно-насмешливо отозвался он, понимая, что суровой драки им не избежать, а потому еще больше хотел вывести осточертевшего ему соперника из равновесия.

Митяй, теряя контроль над собой, раззявив губастый рот, молча ринулся на оборзевшего новичка, выбросив вперед сжатую в кулак правую руку. Джокер легко увернулся и, отклонившись, почти без размаха врезал Митяю ногой под коленную чашечку. Тот охнул и припал на ушибленную ногу.

— А-а-ах, сучонок! — захрипел он. — Ну, ща я из тебя котлету-неваляй сделаю! — С этими словами Митяй снова бросился на Джокера и, пользуясь тем, что пространство между нарами было слишком узким, облапил его за плечи обеими руками, сдавил шею и стал душить со всей мочи. Но Джокер не стал вырываться, понимая, что силы все равно неравны, а изловчился и снова ногой ударил Митяя в пах. На ногах у Джокера были надеты все те же зимние кроссовки «Найк», в которых его взяли. Он любил эти кроссовки главным образом за то, что у них на носках были налеплены плотные нашлепки из литой резины, что делало его обувь грозным оружием. Литой резиновый носок «Найка» смачно вошел в мягкую промежность громилы. Тот опять взвыл и невольно отпустил шею противника. Жорик только этого и ждал. Он схватился обеими руками за спинку верхней койки, подтянулся и впечатал обе ноги Митяю в рожу, прямо в его мерзкий губастый рот. Удар оказался очень силен — Митяй отлетел на три метра и ударился затылком о стену. Из разбитых губ и десен неудержимо хлынула кровь, обагрив грязно-серую робу. Пахан невольно прикрыл разбитое хлебало руками, и в этот момент Джокер, подлетев вплотную, нанес врагу несколько жестоких прямых ударов кулаком в лицо. И некогда грозный противник вдруг осел, теряя контроль над собой, пытаясь лишь бессильно прикрываться от безжалостных и точных ударов. Теперь этот Голиаф уже не представлял опасности. Джокер вошел с ним в клинч, нащупал на спине что-то твердое, залез под робу и вытащил заточку с пластмассовой рукояткой.

— Теперь пошел вон! — по-деловому распорядился Джокер. — И чтоб я тебя больше не слышал, понял или нет?

Но Митяй, не привыкший так просто сдаваться, начи ная приходить в себя, глухо зарычав, попытался что-то возразить победителю. И даже сделал новую попытку броситься снова на Джокера. Тогда тот, не став искушать судьбу, выхватил заточку из чехла и два раза хладнокровно и нацеленно всадил ее по самую рукоятку Митяя в правое предплечье. Митяй взвыл, завалившись на пол Рука его повисла плетью.