Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

У него как раз образовался свободный день между встречей Аспенской группы стратегического планирования и заседанием Трехсторонней комиссии, и он пригласил к себе Эрику, чтобы получить у нее кое-какие консультации. Каждый год он составлял список приоритетов для своей авиакомпании. Сейчас он хотел, чтобы Эрика помогла ему определиться, что должно войти в этот список: что следует сделать в первую очередь – улучшить процедуру посадки или заняться медицинскими страховками сотрудников? Сменить генерального директора или сократить число рейсов на Средний Запад? Этот шикарный номер был одним из характерных проявлений его гнетущего гостеприимства.

Обедали они в номере Эрики, так как мистер Воображала считал себя слишком известной знаменитостью и опасался, что в ресторане отеля им не дадут спокойно поесть. Он заказал калифорнийское вино и португальские бисквиты, проявив разборчивость, которая показалась Эрику несколько излишней – ну, как бюстгальтер с поролоновыми вкладками раздражает женщину с хорошим вкусом. Они говорили о приоритетах его компании, но также о курсе китайского юаня, энергии ветра, йоге, лакроссе и о том, что Воображала любил книги, заканчивающиеся смертью главных героев, – принцип Роберта Джордана[121], как он это называл.

Хотя это и был деловой обед, Эрика оставила приоткрытой дверь спальни. Она сбросила с ног туфли и то и дело поддевала их под столом затянутыми в чулки ногами. Этот мужчина вызывал у Эрики чувство восхищения. Во время разговора оба то и дело нервно барабанили пальцами по столу. И не скука ее семейной жизни и не чувство безнадежного одиночества заставили Эрику в тот день переспать с Воображалой. Просто была прельстительная новизна в том, чтобы заняться сексом с человеком с обложки журнала Forbes, а потом всю жизнь вспоминать об этом волнующем переживании.

Если в этом приступе вожделения и было что-то более глубокое, так это давняя греза Эрики о том, что она – часть могущественной супружеской пары, которая не сходит с первых полос, част влиятельнейшего дуэта, половинки которого взаимно дополняют друг друга – этакие Скотт Фицджеральд и Зельда корпоративного мира.

Обед продолжался около двух часов. В конце обеда мистер Воображала рассыпался во вполне благопристойных комплиментах. Она – самый лучший его советчик, сказал он Эрике, когда они встали из-за стола. Второй самый ценный его советчик – это духовник, который направляет его уже 35 лет. Именно благодаря этому священнику он участвует в акциях католической благотворительности, является членом ордена «Рыцарей Колумба», Папского фонда и тому подобных великосветских католических организаций. Как это было характерно для него – рассуждать о том, как он служит Ватикану, и одновременно лезть под юбку замужней женщины. Но этот человек никогда не играл по общепринятым правилам.

Язык тела Эрики недвусмысленно сообщил, что она готова на все, а мистер Воображала просто органически не мог упустить того, что само шло к нему в руки.

Стыд

Годы спустя, видя его лицо на обложке «Форбса», Эрика улыбалась, вспоминая единственный в своей жизни эпизод супружеской неверности. Но ночью, сразу после того, как это случилось, ее чувства были иными.

Сам по себе секс оказался никаким. В буквальном смысле слова никаким. Это были просто механические движения, не вызывавшие у Эрики никакого отклика. Но где-то через час после ухода Воображалы Эрику охватило странное чувство: словно все сжалось у нее внутри. Это чувство появилось у нее уже во время обеда, оно было похоже на медленно нарастающую боль, но теперь боль стала резче и начала сильно ее мучить. Сидя в кресле, Эрика буквально корчилась от боли. В конце концов она поняла, что это было: ненависть к себе, стыд и омерзение. Это тошнотворное чувство не покинуло ее и ночью. В мозгу мелькали воспоминания и образы, причем они относились не только к послеполуденному сексу с Воображалой, но и к далекому прошлому. Угрызения совести не давали ей покоя, и она никак не могла от них избавиться.

Словно в тумане, она ворочалась и металась в постели, била кулаками подушку, садилась, а потом снова падала навзничь. Не в силах сдержаться, она громко стонала. Среди ночи она несколько раз вскакивала, подбегала к бару и глотала виски из крохотных бутылочек. Но спиртное не оказывало вообще никакого действия – может быть, бутылочки и в самом деле были слишком маленькими?

Эрика нисколько не боялась разоблачения. Она не боялась и никаких последствий. В своем возрасте она совершенно не ощущала всепроникающего присутствия Бога и не думала о Божьем суде. Она даже не считала, что к этой буре чувств можно приложить слова «чувство вины». Это была просто боль, которая на следующее утро, после нескольких часов сна, сменится тупой апатией и чувством собственной уязвимости.