Общество мертвых и исключительных

– А ты любил бы меня, если бы я был муравьем? – смахнул с руки маленькую букашку Реджис.

– Конечно, что за глупый вопрос.

Маленький Реджис развалился на свежестриженном газоне прямо в центре парка Санди. Рядом лежал его отец и, смотря в небо, грелся под лучами солнца. У них под боком ютилась уставшая от долгой игры собака и, высунув язык, громко дышала. Гимли был не только рыжим тибетским мастифом, но и лучшим другом Реджиса. Он напоминал ему гнома из «Властелина колец», особенно с двумя косичками, которые мама заплетала на его мохнатой гриве. Гимли вечно недовольно рычал, когда его вытаскивали на улицу, и лениво приносил слюнявый мячик, который кидал ему Реджис. И сейчас, запыхавшись от жары, он бросал на хозяина многозначительные взгляды, обвиняя его в своей усталости.

– А если бы я был не твоим сыном? – Теплое солнце разморило Реджиса, и ему стало неимоверно скучно лежать на этой зеленой колючей траве.

– Такого не может быть, – зевая, ответил отец.

– Ну просто представь.

Папа развернулся к ребенку и приложил сухую ладонь к его лбу.

– У тебя жар?

– Ну ответь, – хихикал Реджис.

– Любил бы.

– А если бы… – замечтался Реджис. – А если бы я был инопланетянином?

– Тогда я бы тоже был инопланетянином.

– А если бы я был суперменом?

– Ты бы все еще был моим сыном.

Отец гладил волосы Реджиса и любовался его глазами цвета янтарного меда. Реджис был похож на маму. По крайней мере, папа часто ему об этом говорил.

– А если бы я был плохим? – не сдавался ребенок.

Гимли, услышав его, недовольно фыркнул.

– Ты бы очень расстроил меня, но любить тебя меньше я бы не стал.

– А если бы я был убийцей? – хихикнул Реджис, надеясь услышать еще один ответ от отца.

Это была обычная игра, занимающая скучающего ребенка и папу, мечтающего о тишине и спокойствии.

– Реджис, мальчик мой, я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось, я буду на твоей стороне, – перевернувшись на спину, сказал он и, закрыв глаза, попытался задремать.

Вокруг сновали люди, играли с мячиком собаки, у пруда крякали утки. Пожилая парочка, сидящая в нескольких метрах от них, обсуждала очередную статью в газете и бранила скур, не дающих людям спокойно жить. Где-то далеко в коляске плакал ребенок. Ветер разносил запах пиццы с беконом, которую ел парень, сидя на лавочке. Кто-то позади шелестел страницами книги. Все это Реджис помнил до сих пор. Как и предательство отца, который соврал своему маленькому сыну.

Смерть Ребекки почти никого не удивила. Многие даже облегченно выдохнули, когда поняли, что больше никто не будет вытирать о них ноги. Сложно сказать, был ли Реджис рад этому, ведь смерть не может сделать никого счастливым, но… Надо признать, ему стало легче. Эрик не понравился ему с самого первого дня, когда на занятии у мисс Вуд он прижал Реджиса к стене со словами: «Особо опасный здесь один, и это явно не ты». Видимо, он не хотел делить славу и власть над другими, в частности «белыми» исключительными. Но Реджису эта власть даром не сдалась. Он хотел лишь тишины и спокойствия. Размеренной и обычной жизни ровно настолько, насколько жизнь скуры можно было назвать обычной. Он устал бежать и прятаться. Устал быть игрушкой в чужих руках. Устал быть преданным и быть… предателем.

Эрик правда был опасен, и Реджис радовался тому факту, что этот индюк додумался надеть перчатки. По словам Ребекки, которая вечно лезла Реджису под руку и буквально приклеивалась, как сраная рыба-прилипала, Лайне не то что спал в перчатках, но еще и мылся в них, боясь убить прикосновением самого себя. И Реджис был уверен, что это очередной слух, пока сам не увидел его в общей душевой. Там, кстати, был и Ноа. Забавлялся в одной из кабинок с близняшкой Аддерли. Лайне, кажется, привыкший к этому, даже не обращал внимания на стоны, разбивающиеся о мокрый кафель, но зато сразу заметил Реджиса, который кинул полотенце на скамейку. Эрик пару раз обернулся на него, будто хотел что-то сказать, но так и продолжил молча смывать пену с волос.

– Не нравится? – наконец спросил он Реджиса, когда тот бросил взгляд на торчащую за перегородкой шевелюру мокрых кудрявых волос.

Каменные стены, разделяющие душевые, были невысокими и закрывали обнаженных студентов лишь по плечи. Но и на том спасибо. Реджис не хотел видеть то, о чем потом долго бы жалел. Ему хватало розовых леопардовых трусов Ноа, в которых тот постоянно разгуливал по комнате.

Ноа не мог не раздражать. Это, видимо, было прописано в его ДНК. Тупоголовость, наглость и безрассудство. Ему было незнакомо стеснение, и если за первые три качества Реджис его осуждал, то последнему завидовал.

– Мне плевать. – Реджис не собирался признаваться в ненависти к соседу по комнате.

– В академии мало мест, где можно уединиться, – зачем-то продолжал говорить с ним Эрик. – Душевая – одно из них.

Реджис ничего не ответил и, намылив руки, заскользил ими по телу.

– Мы почти всё! Сейчас уже уйдем! – крикнул Ноа.

– Да? – запыхавшись, удивилась девушка.

– Да, малышка. У меня есть дела!

Какие у этого кретина могли быть дела после отбоя, Реджис не знал, поэтому счел это обычной отговоркой.