Общество мертвых и исключительных

— А ты любил бы меня, если бы я был муравьем? — смахнул с руки маленькую букашку Реджис.

— Конечно, что за глупый вопрос.

Маленький Реджис развалился на свежестриженном газоне прямо в центре парка Санди. Рядом лежал его отец и, смотря в небо, грелся под лучами солнца. У них под боком ютилась уставшая от долгой игры собака и, высунув язык, громко дышала. Гимли был не только рыжим тибетским мастифом, но и лучшим другом Реджиса. Он напоминал ему гнома из «Властелина колец», особенно с двумя косичками, которые мама заплетала на его мохнатой гриве. Гимли вечно недовольно рычал, когда его вытаскивали на улицу, и лениво приносил слюнявый мячик, который кидал ему Реджис. И сейчас, запыхавшись от жары, он бросал на хозяина многозначительные взгляды, обвиняя его в своей усталости.

— А если бы я был не твоим сыном? — Теплое солнце разморило Реджиса, и ему стало неимоверно скучно лежать на этой зеленой колючей траве.

— Такого не может быть, — зевая, ответил отец.

— Ну просто представь.

Папа развернулся к ребенку и приложил сухую ладонь к его лбу.

— У тебя жар?

— Ну ответь, — хихикал Реджис.

— Любил бы.

— А если бы… — замечтался Реджис. — А если бы я был инопланетянином?

— Тогда я бы тоже был инопланетянином.

— А если бы я был суперменом?

— Ты бы все еще был моим сыном.

Отец гладил волосы Реджиса и любовался его глазами цвета янтарного меда. Реджис был похож на маму. По крайней мере, папа часто ему об этом говорил.

— А если бы я был плохим? — не сдавался ребенок.

Гимли, услышав его, недовольно фыркнул.

— Ты бы очень расстроил меня, но любить тебя меньше я бы не стал.

— А если бы я был убийцей? — хихикнул Реджис, надеясь услышать еще один ответ от отца.

Это была обычная игра, занимающая скучающего ребенка и папу, мечтающего о тишине и спокойствии.

— Реджис, мальчик мой, я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось, я буду на твоей стороне, — перевернувшись на спину, сказал он и, закрыв глаза, попытался задремать.

Вокруг сновали люди, играли с мячиком собаки, у пруда крякали утки. Пожилая парочка, сидящая в нескольких метрах от них, обсуждала очередную статью в газете и бранила скур, не дающих людям спокойно жить. Где-то далеко в коляске плакал ребенок. Ветер разносил запах пиццы с беконом, которую ел парень, сидя на лавочке. Кто-то позади шелестел страницами книги. Все это Реджис помнил до сих пор. Как и предательство отца, который соврал своему маленькому сыну.

Смерть Ребекки почти никого не удивила. Многие даже облегченно выдохнули, когда поняли, что больше никто не будет вытирать о них ноги. Сложно сказать, был ли Реджис рад этому, ведь смерть не может сделать никого счастливым, но… Надо признать, ему стало легче. Эрик не понравился ему с самого первого дня, когда на занятии у мисс Вуд он прижал Реджиса к стене со словами: «Особо опасный здесь один, и это явно не ты». Видимо, он не хотел делить славу и власть над другими, в частности «белыми» исключительными. Но Реджису эта власть даром не сдалась. Он хотел лишь тишины и спокойствия. Размеренной и обычной жизни ровно настолько, насколько жизнь скуры можно было назвать обычной. Он устал бежать и прятаться. Устал быть игрушкой в чужих руках. Устал быть преданным и быть… предателем.

Эрик правда был опасен, и Реджис радовался тому факту, что этот индюк додумался надеть перчатки. По словам Ребекки, которая вечно лезла Реджису под руку и буквально приклеивалась, как сраная рыба-прилипала, Лайне не то что спал в перчатках, но еще и мылся в них, боясь убить прикосновением самого себя. И Реджис был уверен, что это очередной слух, пока сам не увидел его в общей душевой. Там, кстати, был и Ноа. Забавлялся в одной из кабинок с близняшкой Аддерли. Лайне, кажется, привыкший к этому, даже не обращал внимания на стоны, разбивающиеся о мокрый кафель, но зато сразу заметил Реджиса, который кинул полотенце на скамейку. Эрик пару раз обернулся на него, будто хотел что-то сказать, но так и продолжил молча смывать пену с волос.

— Не нравится? — наконец спросил он Реджиса, когда тот бросил взгляд на торчащую за перегородкой шевелюру мокрых кудрявых волос.

Каменные стены, разделяющие душевые, были невысокими и закрывали обнаженных студентов лишь по плечи. Но и на том спасибо. Реджис не хотел видеть то, о чем потом долго бы жалел. Ему хватало розовых леопардовых трусов Ноа, в которых тот постоянно разгуливал по комнате.

Ноа не мог не раздражать. Это, видимо, было прописано в его ДНК. Тупоголовость, наглость и безрассудство. Ему было незнакомо стеснение, и если за первые три качества Реджис его осуждал, то последнему завидовал.

— Мне плевать. — Реджис не собирался признаваться в ненависти к соседу по комнате.

— В академии мало мест, где можно уединиться, — зачем-то продолжал говорить с ним Эрик. — Душевая — одно из них.

Реджис ничего не ответил и, намылив руки, заскользил ими по телу.

— Мы почти всё! Сейчас уже уйдем! — крикнул Ноа.

— Да? — запыхавшись, удивилась девушка.

— Да, малышка. У меня есть дела!

Какие у этого кретина могли быть дела после отбоя, Реджис не знал, поэтому счел это обычной отговоркой.