Общество риска. На пути к другому модерну

Понимание же рассчитываемости как «возможности оценки» в точности соответствует ситуации, возникающей в условиях рефлексивной модернизации: реальные последствия фактически более, чем когда-либо, остаются непредвидимы. Но одновременно побочные воздействия лишаются своей латентности и тем самым «поддаются оценке» в следующем тройном смысле: знание о них (в принципе) доступно; к тому же более невозможно оправдываться классической неовладеваемостью и потому на основе знания о возможных следствиях возникает принуждение к формированию. Стало быть, убывающая «рассчитываемость» сопровождается растущей «возможностью оценки» побочных последствий; более того: одно обусловливает другое. Знание о побочных последствиях уже достаточно вычленено и всегда (потенциально) присутствует. Необходимо взвешивать и сопоставлять самые разные выводы и круги соотнесенности в их значении для самих себя и для других. Таким образом, фактические последствия в конечном счете все меньше поддаются расчету, ибо возможные следствия все больше поддаются оценке, а эта их оценка действительно все больше и больше осуществляется в процессе исследования и в обращении с его имманентными запретными зонами и определяет его ход и результаты (см. выше). Но это означает также: в самом процессе исследований имплицитное обращение с ожидаемыми последствиями приобретает все большую важность. Побочные последствия оговариваются на уровне ожиданий (и ожиданий ожидания), в полной мере вторгаясь таким образом в процесс исследований, хотя окончательные последствия остаются в то же время непредвидимыми. Это необычайно эффективные ножницы в головах ученых. В той же мере, в какой ожидаемые последствия фактически определяют их работу, исходные положения и пределы вопросов и объяснений, растет упорство, с каким они настаивают на абсолютной нерассчитываемости реальных поздних последствий.

Этот лишь мнимо противоречивый двойственный тезис о

а) растущей нерассчитываемости при одновременно

б) растущей возможности оценки «экс-побочных последствий» будет рассмотрен подробнее в двух следующих подразделах. Лишь совокупная аргументация может затем выявить первые отправные точки для того, насколько и в каком смысле преодолим «фатализм последствий» научно-технической цивилизации.

Автономизация применения

На этапе вторичного онаучивания меняются места и участники производства знания. Адресаты наук в управлении, политике, экономике и общественном мнении становятся — как показано выше — в изобилующем конфликтами сотрудничестве и противостоянии копродуцентами социально значимых «знаний». Но тем самым одновременно приходят в движение отношения внедрения научных результатов в практику и политику. «Соакционеры» ликвидированного «капитала познаний» в науке совершенно новым, авторитетным образом управляют переводом науки в практику.

В модели простого онаучивания соотношение науки и практики мыслится дедуктивно. Выработанные наукой знания — согласно притязанию — авторитарно внедряются сверху вниз. Там, где это натыкается на сопротивление, преобладают — согласно научному самопониманию — «иррациональности», которые можно преодолеть посредством «повышения рационального уровня» практиков. В условиях подрыва внутренней и внешней стабильности наук данная авторитарная модель дедуктивистского применения уцелеть не способна. Применение все более дробится в процессах внешнего производства знания, т. е. в сортировании и отборе, взятии под сомнение и новой организации ассортимента интерпретаций, а также в их целевом обогащении «знанием практиков» (шансы осуществления, неформальные властные отношения и контакты и т. д.). Таким образом брезжит конец управляемого наукой, целевого контроля над практикой. Наука и практика в условиях независимости науки вновь отмежевываются друг от друга. Пользовательская сторона с помощью науки начинает приобретать все большую независимость от науки. В известном смысле можно сказать, что сейчас у нас на глазах опрокидывается иерархический перепад рациональности[20].