Общество риска. На пути к другому модерну

Потенциал саморазрушения цивилизации, возникший в процессе модернизации, делает реальнее или по меньшей мере неотложнее и утопию мирового сообщества. Точно так же как в XIX веке под угрозой экономического краха люди учились подчиняться условиям индустриального общества наемного труда, уже сегодня и в будущем под угрозой цивилизационного апокалипсиса они должны будут научиться преодолевать все преграды и за одним столом находить и проводить в жизнь решения, направленные на спасение от опасности, ими же порожденной. Тенденция в этом направлении ощущается уже сегодня. Проблемы защиты окружающей среды могут быть осмысленно и по-деловому решены только на основе международных переговоров и соглашений. Соответственно путь к ним ведет через конференции и договоры поверх военно-политических блоков. Угроза накопления атомного оружия чудовищной разрушительной силы тревожит людей в обоих блоках и способствует возникновению общности, политическая устойчивость которой еще должна быть подтверждена.

Политический вакуум

Однако подобные попытки извлечь из этого непостижимого ужаса по крайней мере политический смысл не должны создавать впечатление, будто вновь возникающие общности, вызванные к жизни опасностью, имеют хоть какую-то политико-организационную опору. Напротив, они сталкиваются с национально-государственным эгоизмом и господствующими внутриобщественными партийными и прочими организациями индустриального общества, представляющими его интересы. В джунглях корпоративистского общества просто не находится места для осознания глобальной угрозы. У каждой организации есть своя клиентура и своя «социальная среда», состоящая из контрагентов и партнеров по разного рода союзам, которых нужно активизировать и сталкивать друг с другом. Глобальность ситуаций риска ставит плюралистическую структуру подобных организаций перед почти неразрешимыми проблемами. Эта структура сводит на нет выработанные навыки достижения компромисса.

В самом деле, угроза нарастает, но она не оборачивается превентивной политикой преодоления риска. Более того, неясно, какого рода политика, какие политические институты способны это сделать. Правда, возникает труднопостижимая, как и сами риски, общность. Но она — скорее нечто желаемое, нежели реально существующее. Одновременно с пропастью между желаемым и реальным положением вещей возникает вакуум политической компетентности и институциональности, даже вакуум представлений об этом. Открытость вопроса о политическом подходе к опасностям входит в резкое противоречие с растущей необходимостью действовать.

За всем этим, наряду со многими другими вопросами, кроется и вопрос о политическом субъекте. Теоретики классовых обществ XIX века выбрали с полным на то основанием в качестве субъекта пролетариат. Как раньше, так и теперь этот выбор создает для них большие трудности. Социальная и политическая очевидность этого выбора, именно потому, что он был точным, характеризуется движением в обратную сторону. Политические и профсоюзные завоевания рабочего движения велики, причем настолько, что они похоронили под собой роль пролетариата, некогда указывавшую путь в будущее. Эта роль скорее направлена на сохранение достигнутого, которому будущее угрожает, чем на развитие политической фантазии, которая бы искала и находила ответы на тревожные ситуации, возникающие в обществе риска.

Политическому субъекту классового общества — пролетариату — соответствует в обществе риска всего лишь подверженность едва сознаваемой гигантской угрозе. Такого рода вещи легко вытесняются из сознания. За них отвечают все вместе и никто в отдельности. Причем каждый отвечает только одной половиной своего существа. Другая половина в нем борется за свое рабочее место (свой доход, свою семью, свой домик, свой любимый автомобиль, свои привычки проводить отпуск и т. д. Если все это будет потеряно, человек окажется в затруднительном положении, и тут уж ему будет не до ядовитых веществ). И тогда во всей остроте встают вопросы. Можно ли вообще политически организовать людей, подверженных неосязаемой опасности? Способны ли все стать политическим субъектом? Не слишком ли преждевременно и легковесно делается вывод, что глобальная опасность в состоянии порождать общности, основанные на политической воле к действию? Не является ли глобальность опасности и подверженность ей всех поводом не воспринимать остроту проблемы или воспринимать ее в ложном свете, сваливая ответственность на других? Не тут ли источники, из которых черпают свои аргументы те, кто ищет козлов отпущения?

От солидарности нужды к солидарности страха?