Общество риска. На пути к другому модерну

Веберу ясна неутомимость динамики обновления. Но в производимых на свет формах исчисляемости она и сама остается исчисляемой. Она не содействует обновлению обновления; не обновляет то, что считается «исчисляемым». Применительно к сфере социального неравенства это означает, что Макс Вебер, в отличие от Маркса, видит многообразную дифференциацию социальной структуры. Его тонкие понятийные определения отражают надвигающийся плюрализм и пытаются осмыслить его категориально. Но верна и противоположная мысль. Тенденции парцеллирования в его понимании растворялись в непрерывности и значимости сословных традиций и субкультур. В системе индустриального капиталистического общества они сливались с властными полномочиями и рыночными шансами, превращаясь в неразличимые на деле «социальные классовые ситуации».

Тем самым у Макса Вебера уже заложено то, что в конце 60-х годов было детально продемонстрировано вдохновленными марксистской общественной теорией историками рабочего движения, а именно что мирские нормы, ценностные ориентации и стили жизни, характерные для развивающегося индустриального капитализма, по своему происхождению в меньшей мере продукт индустриального образования классов (в марксистском смысле). Они, скорее, реликт докапиталистических, (индустриальных традиций. «Капитализм как культура» в этом плане не столько самостоятельное явление, сколько «позднесословная» культура, которая была «модернизирована» и «потреблена» системой индустриального капитализма. «Демистификация» системы не распространяется на саму эту культуру, а остается демистификацией несовременных, традиционных стилей жизни и форм общения, которые постоянно обновляются, сохраняются и служат пищей для демистификации, лишения таинственности стилей и форм жизни в бесконечном процессе их свершения. Многообразные формы проявления индивидуализации все время улавливаются и сдерживаются регенерирующими тенденциями индустриального общества в образе сословно окрашенных социальных классов, сохраняющихся благодаря существованию рынка.

И в самом деле еще в первой половине нашего века многие симптомы говорили в пользу веберовской интерпретации социальной структуры: несмотря на все потрясения, непрерывность «социально-моральной среды» и традиционных стилей и ориентиров жизни в первой половине XX века остается в значительной степени стабильной. То же можно сказать и о действенности, сложившейся на сословной основе межгенеративных барьеров мобильности и связанного с этим специфического «коллективного опыта», гомогенности контактных сетей, отношений между соседями, кругом выбора супруги или супруга и т. д.

Все это относится к развитию до 50-х годов, но не имеет отношения к последующему развитию вплоть до наших дней. С этого момента сложное, неустойчивое единство сословно оформленных, «опосредованных рынком общностей», которые Макс Вебер обобщил в понятии «социальные классы», начинает распадаться. Его элементы — изменившееся благодаря специфическим рыночным отношениям материальное положение, действенность «поздне-сословных» стилей жизни, а также живое осознание этого единства в коллективах и контактных сетях — благодаря растущей зависимости от образования, неизбежной и возможной мобильности, расширению конкурентных отношений и т. д. аннулируются или изменяются до неузнаваемости.