Но сегодня, когда «общество знания» находится на распутье в преддверии глубокой трансформации структур индустриальной цивилизации, надо преодолеть устаревшие догмы и отбросить оружие старых конфликтов. Надо вдуматься в важное предупреждение Гейзенберга: «Естествознание стремится придать своим понятиям объективное значение. Наоборот, религиозный язык призван как раз избежать раскола мира на объективную и субъективную стороны; в самом деле, кто может утверждать, что объективная сторона более реальна, чем субъективная? Нам не пристало поэтому перепутывать между собой эти два языка, мы обязаны мыслить тоньше, чем было принято до сих пор» [93, с. 340].
Разрабатывая большой проект строительства «общества знания» в постсоветской России, необходимо учесть прошлые ошибки и вовлекать в это строительство все системы знания, в которых реально мыслят социальные группы и субкультуры, и прежде всего самая массовая категория — «человек из народа». Знание, сформированное в системе религиозной когнитивной структуры, должно занять в рациональности российского «общества знания» подобающее место.
Глава 10
Социология западного «общества знания»
В дискуссии о грядущем «обществе знания», которая развернулась с конца 70-х годов и идет поныне, главной темой была
В целом, с самого начала дискуссии мнения разделились весьма полярно. Можно было, впрочем, выделить социологов и философов, которые считали, что предвидеть, по какому пути пойдет развитие «общества знания», в принципе невозможно. Это развитие пойдет по пути кризисов, на котором возникнет много точек бифуркации (разветвления путей), и в каждой из них траектория может измениться.
Ясперс писал: «Реальность техники привела к тому, что в истории человечества произошел невероятный перелом, все последствия которого не могут быть предвидены и недоступны даже для самой пылкой фантазии, хотя мы и находимся в самом центре того, что конституирует механизацию человеческой жизни» [295, с. 146]. Ж.-П. Кантен также считал, что «переход к технологическим системам нового (комбинаторного) типа вызовет непредсказуемые системные изменения (мутации) в обществе в целом: „Технологический шок“, вызываемый комбинаторной технологией, требует поместить его в более широкую перспективу, а именно в рамки „социальной“ (следовало бы сказать — „культурной“) мутации, которую мы переживаем» [123, с. 208].
Таким образом, сразу ставился под сомнение тезис «апологетов», которые видели в новой науке и технике лишь благотворную конструктивную силу, не обладающую, с точки зрения общества в целом, «потенциалом зла». Р. Коэн в статье «Социальные последствия современного технического прогресса» подчеркивал, что наука и техника — инструменты социальных изменений, так что «общество знания» надо прежде всего рассматривать через призму социологии. Он писал: «Технические новшества создают свою собственную политэкономию культуры наряду с политэкономией науки. Это создает новое объектное поле для социальных наук, с помощью которых предстоит выяснить, являются ли наука и техника идеологическими, партийными или чисто инструментальными… Наука и техника, бурно прогрессирующие и всемирные, не могут быть нейтральными, что бы ни говорили поверхностные критики о ее безответственной инструментальности» [150, с. 224].
Футурологический подход к попытке описать грядущее «общество знания» с самого начала вызывал методологические возражения и потому, что отказывался от представления развития знания как элемента исторического процесса общественного развития как системы. Хюбнер резко критикует футурологию за ее отказ от историзма и превращение будущего в единственное временное измерение, которым оперирует технократическое сознание с фетишизацией прогресса.