Общий враг

Как в полусне пронзает внезапная мысль о смерти, Одиэя пронзила мысль о том, что из полета он, скорее всего, не вернется. Но мысль эта не пугала. Напротив – она казалась почти упоительной. А, кроме того – какой невероятный конец его ожидает! Мог ли Урту Урапал представить себе что-либо подобное?

Потом, разумеется, эйфория прошла, и каждый раз, вспоминая эти мгновения, Одиэй лишь посмеивался над своим желанием стать великим героем…

6. Артефакт

Капсула, на которой Одиэю предстояло лететь к Анемару, не походила ни на обычные космические корабли, способные передвигаться исключительно в безвоздушном пространстве, ни на классические космические челноки, хотя имела признаки и тех, и других. Возвращаясь к Фараллии, она совершала тормозной маневр в атмосфере, чтобы выйти на низкую орбиту. Для этого конструкторы придали кургузому аппаратику слегка обтекаемую форму и снабдили его многоразовой плиточной теплозащитой. Но садиться он мог только на Анемар.

В его кабину Одиэй забрался под прицелом камеры оператора, снимавшего документальный фильм об экспедиции. Потом люк был задраен, и Одиэй остался наедине с пилотом в тесном, как салон микроавтобуса, пространстве. Пилота звали Эбексерз Велабумп. Этот молодой симпатичный парень летал на трассе Фараллия-Анемар уже третий год, и знал ее не хуже, чем отец Одиэя знал городские дороги, по которым изо дня в день возил пассажиров. Возможно, даже лучше – все же космические пути не так замысловаты, как фараллийские. И Анемар – вот он, весь на виду. Обманчиво близок и обманчиво доступен…

Пристегнувшись, Одиэй сцепил руки и стал ждать, поглядывая на главный видеомонитор. Наконец, диспетчерская дала добро. Пружинные толкатели мягко отбросили двадцатитонную массу от причала, после чего Велабумп взялся за ручку управления. Капсула, конечно, могла летать полностью в автоматическом режиме, но какой же пилот согласится быть на своем судне простым пассажиром!

Окна здесь были примерно такие же, как в кабине самолета – обеспечивавшие великолепный панорамный обзор. Сначала в них виднелась орбитальная станция с пристыкованными к ней крылатыми и бескрылыми кораблями. Потом ее сменила пустота – капсула развернулась, приняв нужную для старта ориентацию. Велабумп запустил двигатель, начиная подъем в гору высотой сорок тысяч километров. В эти мгновения Одиэй почувствовал, кроме навалившейся тяжести примерно в половину фараллийской, неприятное ощущение, что от него теперь ничего больше не зависит. Он залез в некий механизм, который включился и неудержимо уносит его куда-то. Впрочем, при старте с Фараллии было то же самое – и будет, наверное, и при старте с Анемара…

Во время восьмичасового перелета они с Велабумпом успели о многом поговорить. Затронули, разумеется, и тему космического лифта.

– Я думаю, – сказал пилот, – идеи постройки астроинженерных сооружений так привлекательны потому, что как бы возвращают современного человека из унылых реалий нашего времени, где никакие чудеса принципиально невозможны, в сказочный мир, когда небеса были твердыми, и боги ходили по ним пешком от одного светила к другому. Это что-то вроде ностальгии по детству, когда устройство многих вещей было нам неизвестно, и мы заполняли эту неизвестность своими фантазиями. Мне такая ностальгия тоже свойственна, но, если честно, постройку лифта я не приветствую. Ведь тогда мне придется переквалифицироваться из пилота в машиниста электровоза. В зарплате я, может, и не потеряю, но статус будет уже не тот – вот что обидно. Да и неинтересно это – сидеть в кабине и смотреть на указатель скорости. То ли дело здесь, – он развел руки в стороны с довольной улыбкой. – Стыковки, расстыковки, взлеты, посадки… И причем делаешь все это сам. Свобода! Разнообразие!

– Ну, свобода-то весьма и весьма относительная, – ответил Одиэй. – Водитель-дальнобойщик теоретически тоже свободнее машиниста, но, в принципе, разница между ними невелика. И, кстати, зря ты так про машинистов. Когда-то я считал эту профессию самой романтичной на свете. Думал: вот, есть же такие счастливцы, идеально совмещающие приятное с полезным. Летчики и капитаны у меня зависти почему-то не вызывали. Может быть, как раз потому, что их пути не видны. Самолет или корабль всегда кажется неподвижным, так как среда, в которой он пребывает, слишком однородна. Вот поезд – дело другое. Пейзаж, видимый из его окон, постоянно обновляется; одна картина сменяет другую.

Пилот понимающе кивнул и предложил сыграть в бенг. Одиэй нехотя согласился. Он уже лет пять не играл в бенг с людьми, и в присутствии живого соперника поначалу чувствовал себя не очень уверенно. Впрочем, играл Велабумп не ахти как: две партии Одиэй выиграл, одну проиграл, и одну свел в ничью. Сходные результаты он обычно показывал, когда играл с программой “Бенг-чемпион-3”, настроив ее на второй уровень.