Община Святого Георгия. Второй сезон

(довольно резко) Собственно, так это, господин Концевич и есть. Если вас оскорбляет слово «обслуга» вспомните однокоренной термин, который больше придётся вам по нраву.

Кравченко:

(к Концевичу, видя его недоумение) Служение.

Вера:

Благодарю вас, Владимир Сергеевич.(Ко всем) Вопросы?

Белозерский очень торопится покинуть совещание и это не ускользает от внимания Веры.

Вера:

Господин Белозерский, вам есть что доложить об амбулаторном дежурстве?

Белозерский:

Мне?!.. А! Нет! Всё нормально.

Это ещё больше настораживает Веру.

9–5. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Госпитальный Извозчик, Белозерский, Вера, Матрёна Ивановна, Георгий, Ася.)

Новая карета, «богатая», чистая. Лошадь в новой упряжи. Госпитальный Извозчик держит кобылу под уздцы.

Госпитальный Извозчик:

Как тебе, Клюква, новая сбруя? Только не ври, что жмёт и натирает! Сам всё справлял!

Из клиники выбегает Белозерский, на ходу снимая белый халат. Запрыгивает на козлы.

Белозерский:

Поехали, Иван Ильич! Поехали!

Госпитальный Извозчик взбирается на козлы. Ворчит.

Госпитальный Извозчик:

Мне эти ваши дела, барин, не по нраву.

Трогает. На выезд со двора.

Белозерский:

(добродушно) Да я ж тебя разве спрашиваю: по нраву тебе или нет?!

Извозчик, кинув на Белозерского проницательный, ни в коем случае не осуждающий, взгляд, говорит тоном зрелого разумного человека, понимающего куда больше, чем может предположить Белозерский:

Госпитальный Извозчик:

Меня, Александр Николаевич, ведь и не вы можете спросить.

Белозерский:

Так ты и отвечай: господин Белозерский приказали!

Госпитальный Извозчик:

Девицу с закровяненным подолом к нему до хором везть? Я, господин Белозерский, извозчик, а не дурак!

Белозерский молчит, насупившись. Госпитальный извозчик, качая головой («о вас, барин, забочусь!»), вздыхает. Погоняет лошадку. На порог выходит Вера, смотрит вслед уезжающей госпитальной карете. Хмурится. Закуривает. Отходит чуть в сторону, прислоняется к стеночке, закрывает глаза. Выходят Матрёна, дверь которой любезно открыл Георгий. Матрёна неожиданно мягка (кажется, будто Матрёна кокетничает, насколько это возможно в её характере). В руках Матрёны две чашки чаю. Вышли. Одну она передаёт Георгию, дождавшись, пока он закурит папиросу.

Матрёна Ивановна:

Как же вы, Георгий Романыч, с тростью-то санитарить будете?!

Георгий:

Она у меня, Матрёна Ивановна, почитай больше для шику. Я так, хромаю разве слегка. Мне ноги не кто-нибудь лечил, а сама Вера Игнатьевна!

Вера открывает глаза, затягивается, усмехается словам Георгия: «ну ты и петух гамбургский!»

Матрёна Ивановна:

(сочувствующе) И сильно вам ноги ранило-то?

Георгий:

Пустяк! Самую малость…

Вера только головой качает, щурится, сейчас рассмеётся. К ней поворачивается Матрёна – Вера тут же изображает серьёзность:

Вера:

Ты не чаями его пои, а работой нагружай.

Из дверей клиники высовывается радостная Ася.

Ася:

Матрёна Ивановна, новое бельё привезли! Идёмте принимать!

Матрёна Ивановна:

Да что ж ты кричишь, как заполошная! Сейчас! Дай чаю глотнуть, бога ради!

Ася, лукаво глянув на курящего Георгия, на Матрёну:

Ася:

У нас в сестринской и курить можно.(к Матрёне) С чаем!