Общности

Политической мы будем называть общность, совокупное действие которой определяется «территорией» (необязательно постоянной и четко ограниченной, но тем не менее всегда каким‑то образом ограниченной) и действиями индивидов, которые находятся на ней постоянно или хотя бы временно и готовы к применению физического, в том числе военного, насилия, чтобы удержать собственное организованное господство над ней (и, возможно, даже добавить к ней другие территории). Политическая общность в таком смысле существовала не всегда и не везде. Как особой общности ее нет во всех тех случаях, когда отпор врагу с применением насилия при необходимости берут на себя отдельные домашние общины, или соседские союзы, или другие союзы, нацеленные, в сущности, на удовлетворение экономических интересов. Она встречается не всегда и не везде еще и потому, что указанный концептуальный минимум — «насильственное утверждение организованного господства над территорией и населяющими ее индивидами» — с необходимостью должен считаться функцией одной и той же общности. Как правило, эти задачи разделены между многими общностями, действия которых частью дополняют друг друга, частью пересекаются. Насилие и защита по отношению к «внешнему врагу» часто находятся, например, в руках либо кровнородственного союза (племя), либо соседских союзов, либо образованных ad hoc военных объединений; организованное господство над «территорией» и порядок отношений индивидов «внутри» ее также часто распределены между разными, в том числе религиозными, властями, и если при этом применяется насилие, оно необязательно сосредоточено в руках той же общности, что и другие функции. Насилие вовне может даже при некоторых обстоятельствах вообще, в принципе, отвергаться, как иногда квакерскими общинами Пенсильвании; организация обеспечения безопасности в таких случаях будет отсутствовать. Но, как правило, готовность к насилию связана с господством над территорией. В любом случае «политическая» общность как особое образование существует только тогда и постольку, когда и поскольку она не есть просто «хозяйственная общность», т. е. располагает порядками, регулирующими явления иного рода, чем распоряжение товарами и услугами. На какие еще содержательные цели (кроме господства над людьми и территорией) направлены действия общности — а они могут быть бесконечно разными в случаях «грабительского государства», «государства благосостояния», «правового» или «культурного» государства, — нам с понятийной точки зрения безразлично. Благодаря мощи своих орудий политический союз способен конфисковать для собственного «употребления» любое возможное содержание социального действия, и нет на свете фактически ничего, что когда‑то и где‑то не становилось бы предметом действия политической общности. В то же время она может ограничиться действием, содержание которого состоит только и исключительно в обеспечении постоянного фактического господства над территорией, — и такое встречалось нередко. Но даже в этой функции — и необязательно при неразвитом объеме полномочий — она часто действует прерывисто, возбуждаясь лишь в случае угрозы или какого угодно иного повода, вызывающего порыв к насилию, а в «нормальное» — мирное — время практически царит нечто вроде «анархии», т. е. сосуществование и единство общностного действия населяющих территорию индивидов обеспечивается взаимным уважением в условиях привычного хозяйствования и без всякого расчета на насилие «изнутри» или «извне». Чтобы конституировать отдельную «политическую» общность, достаточно «территории», готовности к физическому воздействию для утверждения на ней, а также управляющего отношениями людей на этой территории общностного действия, которое не исчерпывалось бы только совместным ведением хозяйства для удовлетворения общих потребностей. Противник, на которого нацелено возможное насильственное действие общности, может быть вне территории или внутри нее, а поскольку физическое насилие всегда часть союзного, а ныне — учрежденческого — действия, его потенциальными жертвами оказываются также, и даже в первую очередь, сами участники этого действия, вовлеченные в него насильственно. Ибо политическая общность в еще большей степени, чем другие общности учрежденческого характера, организована так, что отдельному ее участнику выставляются требования, которые — или, во всяком случае, большую часть которых — он выполняет только потому, что знает о стоящей за ними угрозе физического принуждения. Далее, политическая общность относится к общностям, действие которых обычно предполагает принуждение путем угрозы лишения или фактического лишения жизни или свободы передвижения в отношении как чужих, так и своих. В человеке вырабатывается готовность к смерти, которую, может быть, придется принять во имя общности. Это придает политической общности особенный пафос и порождает в индивидах постоянный особый эмоциональный настрой. Общие политические судьбы, т. е. в первую очередь политические сражения не на жизнь, а на смерть, порождают общность памяти, которая порой спаивает сильнее, чем узы общей культуры, языка или происхождения. Именно она, как мы увидим далее, и придает «национальному сознанию» его характерный облик.