Обсидиановый нож

— Да. Чего подчас нельзя простить… Значит, модель события… Вот она. Они встретились у буфета не случайно. Тиль последнее время избегал Шерну, их почти не видели вместе на корабле. Филип вызвал Тиля для кураторского собеседования, пользуясь ночным временем — пока в кают-компании пусто. Юнссон был раздражен его настойчивостью. Когда ударил метеорит и Шерна упал, он бросился к люку не сознательно. Подсознание, которое постоянно отталкивало его от куратора, воспользовалось аварийной ситуацией. Правило: «Отсек с нарушенной герметичностью покинь немедленно» было подхвачено подсознанием, и Тиль прыгнул в люк.

— О-а, подсознательно — через три секунды? Он же быстрый, он — пилот! За три секунды Тиль умел продумать целый философский трактат!

Хайдаров кивнул.

— Этот факт и был самым ужасным для Юнссона. Вот как я это объясняю. Шерна упал не сразу. Даже кровь ударила из раны не сразу. Секунду-полторы Тильберт ждал. Шерна должен был уйти первым. И вдруг он упал. Понимаешь? Юнссона это настолько поразило…

— Поразило? При пробое всегда можно ждать травмы!

— Только не у всемогущего куратора, Грант. Только не у него. В подсознании Юнссона куратор был огромен, неуязвим… в тупом скорее удивлении Тильберт наклоняется, видит агонию и неведомо для себя прыгает в люк. И тут же наступает прозрение. Внутренний вопль: «Что я наделал!?», и он кидается обратно…

— Но люк уже закрыт, — сказал Уйм. — Так?

— Так… Дальше — дальше он оказывается в своей каюте, по аварийному расписанию, и ничего не понимает. Как он мог наклониться, может быть, тронуть Филипа рукою и удрать, бросив его? Почему!? И кто поверит ему, что он действовал в помрачении разума?

— Никто.

— Теперь никто, — сказал Хайдаров. — Шерна бы поверил.

— О великий и черный космос! Вот на чем ты все построил.

— Ну, не все. Эта догадка завершила цепь рассуждений. Казалось невероятным, что «субъект Икс» скрывается. Я построил модель явки с повинной. К кому этот несчастный мог бы прийти? Только к своему куратору. В данном случае к Марселю. А если его куратором, подумал я, был кто-то другой? Например, Шерна? Я просмотрел список пассажиров четвертого яруса и обнаружил Юнссона, единственного человека на борту, куратором которого был Шерна.

— И ты предложил вызвать его в рубку…

— Ну, естественно.

— О-а, естественно… Почему, скажи пожалуйста, Шерне надо было встречаться с Юнссоном в кают-компании? Шерна мог прийти в его каюту.

— Когда человек настроен… э… враждебно, не следует оставаться с ним в тесной клетушке наедине. К ощущению психологической скованности добавится клаустрофобия. Мы же в космосе, Грант…

Уйм кивнул. Он, старый космонавт, на собственной шкуре испытал все разновидности боязни закрытого пространства. Вряд ли он хоть раз говорил об этом, но знать — знал отменно…

— О-а! Давай, выпьем кофе, — сказал Уйм.

Хайдаров не спрашивал, подозревал ли командир Юнссона, — все равно не скажет.

Но если Грант Уйм был командир, то Николай Хайдаров — куратор, и победы над людьми были столь же необходимы ему, сколь Уйму — победы над «великим и черным космосом». И прием, которым он собирался раскрыть Уйма, был, в сущности, честный.

— Да, вот еще Оккам… — проговорил он. — Знаешь, командир, я не видел ни одной трагедии, которая не сопровождалась бы фарсом…

Уйм одобрительно блеснул глазами — ох, умны же у тебя глазищи, коричневый ты дьявол…

— Ха! Фарс? — он вытянул руку и живо загнул три пальца. — Краснов, первый кибернетист! Бутенко, второй кибернетист, Жермен, космический психолог. Трое, трое их было, и — проглядели машину! Какие слова им говорить, о великий космос!

— А никакие, — кротко отозвался Хайдаров. — А нечего тебе сказать.

— Нечего?

— Ну, конечно. Они поклоняются командиру Уйму. Как они могли заметить, что Оккам тоже влюбился в командира Уйма?

Командир язвительно ухмыльнулся:

— У вашего брата это называется методикой провокации, йес?

Быстро же ты заводишься, подумал Николай. Быстро, сдержанно, агрессивно — как надо…

— Ну какая же провокация, — сказал он. — Ты — хороший командир и обаятельный человек. Очень заботливый. Внимательный к мелочам, но не придирчивый. Помолчи, командир… Ты прикрыл экипаж колпаком душевного комфорта, причем экипаж твердо знал, кому он обязан комфортом. Человек есть хомо социабилис, командир… Но, как сказал один умный человек, мы лишь вчера отпустили канаты, удерживающие нас в каменном веке. Социальный лидер с необыкновенной легкостью становится вожаком стаи, а это — разные роли…

— В чем моя вина? Кругом виноват, о великий космос!

— Это их беда, а не твоя вина. Вы приняли «Мадагаскар» всем экипажем, так ведь?

— Так. Мы ходили на «Армстронге». Вместе.

— То есть Оккам попал к твоим кибернетистам совсем свеженьким, правда? Они воспитали компьютер, создав его психику по своему образу и подобию, ориентировав его на тебя. Теперь — происходит событие. Ты попадаешь под подозрение, и Оккам — поскольку дело касается тебя — проникает в эту этическую проблему… Кстати, кого ты подозревал?..

— Причем мои подозрения? Я их не высказывал.