Обскура

Он все это знал, поскольку ему приходилось лечить многих женщин, которые там работали; перед ним они обычно изливали душу. Жизнь в этом гинекее[2] — хотя и комфортная, с ее праздностью, поздними пробуждениями, болтовней и играми по целым дням, — сковывала их, так же как и долги. К тому же за кулисами внешней роскоши им приходилось терпеть жизнь в тесных конурках, где на кроватях лежали обычные соломенные тюфяки, грязные и кишащие микробами. А также постоянный надзор и необходимость работать во время месячных или беременностей, даже во время болезней — если это была «просто» гонорея или начальная стадия сифилиса. А в периоды особого наплыва клиентов — во время международных ярмарок или выставок — труд проституток становился воистину адским, уже ничуть не отличающимся от рабского, когда им приходилось обслуживать пятнадцать, а то и двадцать клиентов за одну ночь.

От такой работы вся свежесть и красота исчезали за какую-нибудь пару лет.

Итак, его посетительница сумела вырваться из этого ада, тогда как большинство ее товарок в конце концов смирялись со своей участью и оставались там до тех пор, пока возраст не выталкивал их за порог, обрекая на еще более жалкое существование. Как же Марселине Ферро это удалось? Очень немногие женщины находили на это силы… Незаурядный характер? Богатый покровитель? Может быть, торопливость и нервозность, которые не могла скрыть ее наигранная веселость, как-то с этим связаны?.. Эти вопросы лихорадочно крутились в голове Жана и, кажется, не собирались оставлять его в покое.

Он и она поднялись одновременно. На женщине было лиловое платье, подчеркивающее талию и оставлявшее открытыми шею и плечи. В этот момент, когда Жан взглянул на нее, стоящую между столом, смотровым креслом и чугунной печкой, уже остывшей, в этом кабинете, через который ежедневно проходило столько больных, она впервые показалась ему обескураженной.

Жан взял свою сумку с инструментами и водрузил на голову котелок.

— Пойдемте, — сказал он, чтобы нарушить гнетущее молчание.

Когда они оказались на улице, он после некоторого колебания все же пожал ей руку.

— А черная кошка, как на картине, у вас тоже была? — спросил он, все еще не выпуская ее пальцев.

Она лукаво взглянула на него — этот взгляд был по-прежнему живым и ироничным.

— Кошка?.. Ну надо же, вот о чем вы, оказывается, думали!

Что ж, он действительно не заслуживал другого ответа — по крайней мере, сейчас.

— Может быть, я вам об этом расскажу… скоро.

Она произнесла эти слова, будто закидывая крючок с приманкой. Затем, коротко рассмеявшись своим обворожительным хрипловатым смехом, повернулась и стала удаляться по Луврской улице.

В тот день Жан встретился со своей судьбой, но пока об этом не знал.

Глава 5

Погруженный в раздумья, Жан медленно поднялся к себе на второй этаж по каменной лестнице. Сколько раз он торопливо спускался по ней на ночные вызовы… Появление этой необычной женщины, сегодняшней посетительницы, взволновало его больше, чем любой другой визит, а может быть, больше, чем любая другая встреча из тех, что были в его жизни до сих пор, и он смутно чувствовал, что это может сильно поколебать устоявшееся равновесие его повседневного существования. Марселина Ферро…

Дорога домой заняла у него больше времени, чем обычно. То, что он до такой степени поддался внезапному влечению, уже было в каком-то смысле предательством по отношению к Сибилле, и, видимо, поэтому он не торопился возвращаться.

Он толкнул дверь своей квартиры и вошел в прихожую. Громкое ироничное восклицание, донесшееся из гостиной, прервало ход его мыслей. Он узнал этот голос: месье Жерар Рош, собственной персоной, уже прибыл в его владения. Жан поставил сумку на пол и снял котелок. Замерев в проеме двери, ведущей в гостиную, он пристально посмотрел на них обоих: Сибилла стояла на пороге кухни, щеки ее раскраснелись чуть сильнее, чем обычно; Жерар — спиной к окну, на фоне Лувра, с бокалом в руке, словно благодушный супруг, вернувшийся домой после работы. Хорошо хоть мои домашние туфли не надел, мельком подумал Жан.

Они не виделись целую вечность. И вот Жерар объявился как ни в чем не бывало — словно они расстались вчера. Во всяком случае, он не забыл Сибиллу, если ждал ее у театра, пока она репетировала. Это свидетельствовало о том, что он перерыл целый ворох театральных программ, чтобы найти ее имя.

Морские рейды у побережья Ньюфаундленда весьма изменили Жерара. Улыбаясь, Жан отметил, что друг похудел, хотя по-прежнему весил килограммов на тридцать больше, чем он сам. Черты лица его посуровели, но взгляд был по-прежнему открытым и дружелюбным.

— Ты сегодня запоздал.

Оба мужчины повернулись к Сибилле, которая произнесла эти слова, чтобы нарушить молчание. Общий смех разбил его вдребезги. Жан протянул другу руку, но тот, не обращая на нее внимания, с силой прижал его к груди, едва не расплющив в своих объятиях, которые стали еще крепче после морских странствий.

— Ты весь пропах рыбой, — заметил Жан, бросив на друга благодарственно-ироничный взгляд, когда Жерар наконец разжал руки.