Обскура

Жан взглянул на отца, который за весь вечер произнес всего несколько фраз, полностью захваченный, как и он с Сибиллой, рассказами новоявленного морского волка. Чарующий, бархатный голос Жерара, составляющий такой удивительный контраст с его мощным телосложением, увлек всех троих в неведомые дали, позволив им живо представить самих себя на борту рыболовецкого судна, среди бурных и холодных морских вод у побережья Ньюфаундленда, под порывами ледяного ветра. Но для старика, вся жизнь которого прошла в разноцветной вселенной пигментных красителей, этот рассказ, безусловно, был в прямом смысле слова окрашен особыми красками. Все вокруг виделось ему в тех или иных красках, если окружение вообще могло поддаваться такому восприятию, и он мысленно прикидывал оттенки и нюансы, с помощью которых можно было бы в точности передать это на холсте. А уж океан был великолепной темой для подобных фантазий: как передать его блики, его глубину, его переливы, его мерцание, его тени? И это не говоря уже о его движении, его дыхании, его внутренней жизни, о цвете неба, непрерывно меняющиеся оттенки которого отражаются в волнах… Ответы на подобные вопросы Габриэль Корбель искал вот уже почти пятьдесят лет — и зачастую ему удавалось их находить.

Это постоянное, доходящее до одержимости стремление создавать множественные оттенки красок, чтобы попытаться воспроизвести на полотне мир таким, какой он есть, сблизило его со многими художниками, которые высоко ценили его как собеседника.

Вот уже несколько лет он страдал старческой дрожью в руках. Как многие болезни, она началась почти незаметно. Но сейчас этот высокий худощавый старик с роденовской бородой вынужден был обеими руками держаться за подлокотники кресла, чтобы справиться с постоянной дрожью. Жан относил этот недуг за счет преклонного возраста отца и спрашивал себя, найдет ли когда-нибудь наука более точное объяснение его причин, а заодно и средство исцеления.

Габриэль хорошо знал многих товарищей сына по учебе. Большинство из них были стеснены в средствах, и его магазин красок на набережной Вольтера служил им местом встреч, вместо кафе и ресторанов. Жерар тоже был из таких студентов. В те времена старика еще не мучила дрожь в руках, но он уже много лет был вдовцом. Если не считать своего ремесла, он полностью посвящал себя сыну. Шум, производимый молодыми людьми, их бурный энтузиазм были для него хорошим лекарством от одиночества. По воскресеньям он всегда приглашал нескольких из них на обед, к которому основательно готовился: они обычно приходили голодными как волки. На этих сборищах, всегда проходивших весело и оживленно, Габриэль Корбель, превосходивший ростом многих из молодых гостей, выглядел кем-то вроде патриарха. На закате его дней их присутствие вливало в него живительные силы. Он интересовался всеми их многочисленными проектами. Вот и сейчас он с интересом ждал, что Жерар продолжит свой рассказ.

Сибилла тоже ждала. Но она видела в Жераре в первую очередь своего давнего поклонника, вернувшегося после дальних странствий, в глазах которого все еще отражались волны Атлантического океана — и который явно был по-прежнему к ней неравнодушен.

Жан, откинувшись на спинку стула, наблюдал за всеми троими. Он думал о том, что Сибилла, похоже, все еще подвластна чарам гиганта, образу которого недавнее морское путешествие придало таинственные и в то же время героические черты, — но вместе с тем она телом и душой принадлежит ему, Жану Корбелю, скромному медику, сражающемуся с прозаическими недугами и повседневными горестями. К тому же она не из тех женщин, кто согласится скомпрометировать себя тайной связью с другим мужчиной. Да и Жерар — честный человек, верный дружбе, и не пойдет на такое предательство. По крайней мере, Жан предпочитал думать именно так.

Жерар повернулся к Габриэлю:

— Эта пациентка считает себя лошадью. Когда она еще жила дома, слуги много раз находили ее полуголой на конюшне.

По лицу Сибиллы пробежала легкая тень.

— Да, любопытно… Бедная женщина.

— Но это еще не все, — интригующим тоном добавил Жерар, слегка склоняясь к ней. — Теперь она считает, что ее сын отправил ее на живодерню.

При этих словах в глазах Сибиллы появился настоящий ужас, что не укрылось от обоих медиков. Жан также прочитал в глазах Жерара явное удовольствие от того, что ему удалось вызвать у нее такие сильные эмоции. Впервые Жан подумал, что его друг, скорее всего, не переставал думать о Сибилле все долгие месяцы плавания. Об этой женщине, с которой он сам познакомил Жана — явно чтобы похвастаться — и которую тот увел прямо у него из-под носа.

— А ты, Сибилла? Расскажи немного о себе! — попросил Жерар с видом гурмана, предвкушающего лакомое блюдо. Сибилла покраснела.

— Сибилла скоро выйдет на подмостки, — сообщил вместо нее Жан. — Так сказать, на большую парижскую сцену. Но ты ведь, наверно, уже знаешь об этом, если встретился с ней у театра?