Обскура

Это было четыре года назад. Как раз тогда он, Жерар и Марсель работали в госпитале Лабуазьер, и вот однажды неподалеку раскинулась ярмарка, выросли яркие шатры и дощатые помосты. Их было не так уж много, они освещались довольно скудным светом факелов, да и публика собралась немногочисленная. Жан с приятелями пришли туда вечером после работы. Они бродили от одной сцены к другой, как вдруг к ним подбежал человек в заплатанном костюме Пьеро и попросил пройти с ним, потому что у его танцовщицы случился внезапный припадок истерии. Жерар и Марсель одновременно обернулись к Жану, который и отправился следом за Пьеро к сцене и прошел за кулисы. Оказавшись наедине с пострадавшей — рахитичного сложения девушкой, которая выглядела необычайно перепуганной, — он с величайшими предосторожностями приблизился к ней и довольно быстро сумел успокоить — простым массированием спины: крепко обхватив ее и прижав к себе, он начал с силой проводить ладонями по обе стороны от основания позвоночника.

Несколько минут спустя танцовщица присоединилась к Пьеро на подмостках, хотя и слегка пошатывалась; но затем сделала «колесо» и прошлась на руках с необычайной ловкостью, что сопровождалось благоговейным молчанием зрителей — видимо, они были потрясены не столько ее мастерством, сколько ее необычайно хрупким телосложением. В этот момент он, Жан Корбель, которому оставались считаные месяцы до получения докторской степени, был готов поверить в величие своей миссии, почти божественной.

Это воспоминание повлекло за собой другое — о прозвучавшей на церемонии вручения дипломов речи, в которой медики сравнивались с художниками. Благодаря своей памяти, особенно безупречной в тех случаях, когда речь шла о медицине или живописи, Жан запомнил наизусть целые отрывки. Как, например, вот этот: «Медицина — это наука на службе художника. Для того чтобы распознать болезнь, врач должен, подобно художнику, который различает сотни оттенков красок, различать мельчайшие оттенки цвета кожного покрова и слизистых оболочек, энатем, экзантем[6], всевозможных высыпаний. Любая кожная патология — повод внимательно наблюдать за цветом и оттенками, и порой опытному практику удается после первого же осмотра больного поставить диагноз, подобно тому, как опытному художнику достаточно одного взгляда на полотно, чтобы узнать на изображенном пейзаже небо Прованса или Нормандии. Работа художника, так же как и медика, служит благим целям: один исцеляет, другой создает прекрасные творения, радующие глаз».

Сравнение с художником нравилось ему больше, чем другое — с инженером, хотя оно и лучше подходило для нынешней эпохи, когда индустриальный прогресс не просто шел полным ходом, а мчался галопом. Это сравнение появилось в одном журнале, автор его написал: «В эпоху пара и электричества, в современном демократическом обществе существуют два особых привилегированных класса, я бы даже сказал, две аристократии: медики и инженеры. Инженер отвечает за использование природных ресурсов нашей планеты, за движение капитала, за его использование и приумножение путем минимизации убытков, что достигается за счет производства качественной продукции. Врач поддерживает порядок в механизме человеческого тела и предохраняет его от чрезмерного износа». Жан находил эту аналогию довольно мрачной, поскольку она приравнивала человека к машине, то есть, по сути, к одному из видов продукции для продажи, к товару. В конце концов, он стал медиком не для того, чтобы чинить какие-то там «механизмы»! Это мнение разделяло и большинство его собратьев, понимавших, что слепое преклонение перед техническим прогрессом способно привести к величайшим разрушениям.

— Ты идешь?

В голосе Сибиллы явственно ощущалось нетерпение.

Вот болван, за всеми этими воспоминаниями он совершенно о ней забыл! Как он мог забыть о самом главном? Жан поднялся.

Его собственные надежды еще не умерли. Что же касается социальной справедливости, о которой упоминал Марсель Террас в своем письме, разве он, Жан, не проводил целые дни в своем врачебном кабинете, полностью посвящая себя излечению тел и душ пациентов, а по ночам не карабкался по крутым лестницам на верхние этажи доходных домов к больным, находящимся на грани нищеты, с которых он далеко не всегда мог заставить себя потребовать плату? Так же как и сам Марсель, объезжавший прованские деревни в своей крошечной двуколке и лечащий невежественных крестьян, которые расплачивались с ним дарами своих курятников и огородов… И это еще не самое страшное — если вспомнить недавнюю историю с найденным в респектабельном буржуазном доме трупом, изображающим центральную фигуру в мрачной пародии на картину «Завтрак на траве»…