Обскура

В отличие от других молодых актрис, Сибилла отклоняла все его попытки ее соблазнить, но это лишь усиливало его влечение. Однако он не создавал никаких препятствий ее карьере и вообще никак не пытался использовать в своих целях служебное положение. Его уважение к ней даже возросло после того случая, когда ей пришлось провести ночь в полицейском участке вместе со шлюхами, измышляя всевозможные оправдания для своего докторишки, который не пришел на премьеру. Принимал роды у пациентки, скажите пожалуйста! Чем, интересно, он на самом деле был занят, этот болван? Неужели волочился за другой?.. Есть все-таки жизненные ценности, которые надо уважать… Сибилла не из тех жен, что публично жалуются на своих мужей. Настоящая женщина. Как раз такие ему нравились. Но если бы Сибилла не была такой честной и прямолинейной, она бы не стала сейчас так явно расстраиваться. Равье вздохнул. Он согласен был смотреть на отчаяние, только если оно разыгрывалось на сцене.

— Не расстраивайся, дорогая. Ну, не сложилось на этот раз, зато в следующий раз все будет хорошо. Жизнь долгая. Уж поверь моему опыту.

Эти отеческие увещевания оказались ненапрасными. В глазах Сибиллы появился прежний блеск. Отчаяние сменилось надеждой. Она даже попыталась улыбнуться. Сейчас она была хороша, как никогда. Равье ободряющим жестом положил короткопалую руку ей на плечо, едва удержавшись от того, чтобы не заправить выбившуюся прядь волос ей за ухо. Сибилла никак на это не отреагировала. Бедняжка сама не своя — совсем как накануне премьеры. Как получилось, что никто заранее не предупредил ее об отмене?..

— Пройдет немного времени — и ты над этим посмеешься. Мы вместе посмеемся. Ты бы видела свое лицо сейчас! Изобрази такое же выражение на сцене — и тебе будет рукоплескать весь зал!

Сибилла наконец рассмеялась.

— Пойдем, нечего тут стоять, в этой толкотне. Не могу же я тебя отпустить домой в таком состоянии. Зайдем ко мне в кабинет, я тебе налью стаканчик.

Все еще испытывая потрясение от внезапной новости, Сибилла без возражений последовала за директором театра к двери, ведущей за кулисы. За молодой женщиной внимательно наблюдал некий человек, на первый взгляд ничем не выделяющийся из толпы театралов — большинство из них теснились у кассы, чтобы получить обратно деньги за билеты, — или просто любопытных.

Сибилла поднималась на второй этаж, где располагался директорский кабинет, слыша, как Равье пыхтит у нее за спиной. Когда они оказались в узком коридоре, он обогнал ее, чтобы открыть ей дверь. Толстый колышущийся живот директора на мгновение прижал ее к стене. Наконец они вошли в кабинет, стены которого были снизу доверху покрыты театральными афишами. Былая и нынешняя слава заявляли о себе самым бесцеремонным образом. Каждая из этих пьес обеспечила свой вклад в завоевание театром достойной репутации… за исключением последней.

— Коньячку?

Равье, зайдя за письменный стол, извлек откуда-то бутылку и два бокала и, несмотря на явную нерешительность Сибиллы, наполнил их и пододвинул ей один.

— За твои успехи! — провозгласил он. И залпом проглотил свой коньяк.

Сибилла последовала его примеру. Коньяк мгновенно обжег ей горло и внутренности. Она не привыкла к крепким напиткам. И что теперь? Она почувствовала себя глупо. Письменный стол разделял их. Равье смотрел на нее с отеческим видом, но она различала в его взгляде также что-то еще. Вожделение? Дверь была закрыта. Что он собирается делать? Его молчание и этот взгляд ее нервировали. Ситуация была щекотливая. Внезапно директор улыбнулся: он заметил ее смущение и, очевидно, догадался о его причине.

— Ну вот, — шутливым тоном произнес он. — Сейчас тебе будет гораздо лучше, вот увидишь.

Он разговаривал с ней как с ребенком. Жан тоже иногда так делал.

— Зайди в бухгалтерию и получи, что тебе причитается, — добавил Равье. — А когда вернешься домой, попроси мужа сводить тебя куда-нибудь сегодня вечером, чтобы развеяться. Приходи на следующей неделе. Правда, я не гарантирую, что к тому времени для тебя найдется роль.

Ободренная последними словами директора, Сибилла чмокнула его в щеку и направилась к выходу. Он ее не удерживал.

Двадцать минут спустя она стояла на бульваре перед театром, глядя на старую, наполовину оторванную афишу. Отчасти Сибиллу утешили последние слова Равье, но холодность бухгалтера, отсчитавшего ей скудное жалованье, снова повергла в уныние. В этот час на улицах было больше экипажей, чем днем: то и дело слышался стук копыт и грохот колес фиакров и омнибусов. Сибилла скорее догадывалась о них по этим звукам, чем различала зрением: у нее кружилась голова и слегка мутилось в глазах. Она слишком быстро выпила коньяк, и теперь он ударил в голову. Бульвар, прохожих, экипажи — все это она видела будто сквозь туман.