Обстоятельства гибели

— Моя девичья фамилия — Фрэзер, — объясняет миссис Донахью. — И этот герб — герб моей семьи. Последние изменения в дизайн внес, по-видимому, мой прадед, Джексон Фрэзер, добавивший в его основание лазурь, кайму и третью корону. Увидеть детали можно лишь на дубликате герба, он точно воспроизводит тинктуры и хранится в моей музыкальной комнате. Так вы хотите сказать, что некто написал письмо на моей почтовой бумаге и передал его вам через шофера? Не представляю, как такое возможно и что все это значит. Кому это нужно? А какой был автомобиль? Но мы, разумеется, не держим шофера. У меня есть старый «мерседес», а мой муж ездит на «саабе». В любом случае мужа сейчас нет в стране, но шофера, еще раз повторяю, у нас никогда не было. Мы берем водителя, только если путешествуем.

— Скажите, ваш фамильный герб присутствует еще на каких-то вещах? Может быть, вышит на чем-то или выгравирован? Где-то, помимо вашей музыкальной комнаты. Может быть, он был где-то опубликован или выставлен? — Как я ни стараюсь выражаться как можно мягче, Эрика сразу же настораживается.

— Но зачем? С какой целью?

— Хорошо. Возьмем, к примеру, бумагу. Давайте подумаем, кому и для чего она могла понадобиться?

— На том письме, которое у вас, печать или тиснение? — спрашивает она. — Вы знаете, чем отличается печать от тиснения?

«Ты не знаешь, кто он, — думаю я. — Не знаешь, что человек, умерший с этим кольцом, не член семьи, не родственник тех, кому это кольцо принадлежало». Бентон говорил, что у Джонни Донахью есть старший брат, который работает в Лэнгли. Что, если вчера в Кембридже был именно он? Остановился где-то неподалеку от Гарварда, может быть, у друга, в квартире которого есть старый пэкбот, который держит у себя борзую и, возможно, работает в какой-то робототехнической лаборатории? Что, если старший брат или кто-то другой, хорошо знакомый миссис Донахью человек, находился в Великобритании и неожиданно вернулся, а теперь мертв и она ничего об этом не знает? Только вот как выглядит старший брат Джонни?

Только не спрашивай у нее.

— Бумага тисненая, — отвечаю я.

Что, если ее семья неким образом связана с Лайамом Зальцем или кем-то, кто мог присутствовать на свадьбе его падчерицы в воскресенье? Может быть, Донахью имеют отношение и к члену парламента по фамилии Браун?

Не касайся этого.

— Тисненую бумагу просто так не возьмешь и за минуту не сделаешь, — произносит миссис Донахью.

Я смотрю на конверт, на клейкую ленту, которую не разрезала и сохранила в целости.

— Тем более если у вас нет трафарета, — добавляет миссис Донахью.

Эксперты-криминалисты пользуются клейкой лентой постоянно, снимая трасологические улики — волокна, чешуйки краски, кусочки стекла, пороховую копоть и даже ДНК и отпечатки пальцев — с ковров, обивки мебели и прочих поверхностей, включая человеческое тело. Это может знать каждый. Достаточно посмотреть телевизор или задать в Интернете поиск: «Осмотр места преступления. Методы и оборудование».

— Может быть, кто-то раздобыл мой трафарет? Но кто? Кто мог это сделать? Без трафарета работа займет недели. Я не вижу в этом никакого смысла.

Нет, заклеить грубой клейкой лентой конверт, на изготовление которого требуются недели, она не могла. Только не эта щепетильная, гордая женщина, в доме которой звучат этюды Шопена. А если это сделал кто-то другой, то можно предположить почему. Особенно если этот «кто-то» хорошо меня знает.

— Кстати, наш герб присутствует на некоторых вещах. Ведь он принадлежит нам на протяжении веков, — добавляет миссис Донахью, потому что ее уже тянет поговорить. Выговориться. Излить душу.

Пусть.

— …шотландский, но вы, наверное, уже и сами догадались, по фамилии. Он висит в рамке, как я уже упоминала, в музыкальной комнате, и еще выгравирован на фамильном столовом серебре. Часть его украла несколько лет назад экономка. Мы ее уволили, но обвинение выдвигать не стали — к удовольствию бостонской полиции, — поскольку доказать ничего не могли. Полагаю, что украденное вполне могло оказаться в каком-нибудь ломбарде. Но мне трудно представить, чтобы это имело какое-то отношение к моей почтовой бумаге. Насколько я понимаю, вы полагаете, что кто-то мог изготовить такую же бумагу, чтобы выдать себя за меня. Или же ее кто-то украл. Вы имеете в виду кражу?

Что сказать? Насколько далеко я могу зайти?

— Не могли у вас украсть что-то еще? Что угодно, но с семейным гербом? — Спрашивать напрямик о печатке я не хочу.

— Почему вы спрашиваете об этом? Есть что-то еще?

— У меня есть письмо, предположительно от вас. — Я уклоняюсь от прямого ответа. — Оно отпечатано на машинке.

— Да, я до сих пор пользуюсь машинкой, — с некоторым недоумением подтверждает миссис Донахью. — Но обычно пишу письма от руки.

— Позвольте поинтересоваться, чем?

— Чем? Ручкой, конечно. Перьевой авторучкой.

— А какой у вас шрифт на машинке? Извините, вы, может быть, не знаете тип гарнитуры. Это не каждый знает.

— У меня портативная «оливетти». Шрифт — курсив. Как рукописный.