Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

Деревня эта была всегда казацко-немецкой. Из пленных немцев состояла и ссыльных казаков, жертв расказачивания. Казаки крепко пили и за хозяйством толком следить не могли. Пропали и лошади, и коровы, даже куры не гуляли по дороге. То есть и запах их пропал. И аромат конского навоза, вспоминавшийся как основной запах деревни – пропал. Родственники мои – казаки, вымерли почти все. Пили много. Сыновья в город уехали: к работе тянуло. Точнее – к деньгам за работу. На селе откуда деньги? Дочери в соседних деревнях мужей завели. Деревья, росшие красивой аллеей, высокие, раскидистые, соединявшие как зеленый коридор, две части Владимировки – спилили зачем-то. И немецкая часть стала видна со всех сторон. Дома там были целые, но другие, новые, из современных материалов. И оттуда пахло иначе уже. Там раньше играли на губных гармошках и днем, и ночью. На нашей, казацкой, стороне играли гармошки обычные и под них пьяными голосами пели всегда. Тоже в любое время суток. Всё это – от мычания коров во дворах, кудахтанья кур и рулад от всяких гармошек звонких, всё создавало звуковой фон Владимировки моей детской. А теперь прислушаться – тихо стало в деревне, люди вроде как онемели все. И трактора с бензопилами заглохли.

Я проехал всю незнакомую теперь Владимировку, не увидел ни цветов в палисадниках, ни ворот, связанных по казацки из жердей. Остановился на том месте, где стоял дом бабы Шуры, родственницы. Умерла три года назад в 95 лет. Дом её, самый старый в деревне, развалился, рассыпался. Торчали куски жестяной крыши и валялись рядом битые стёкла окон. Никто дом не сравнял бульдозером и, похоже, не собирался. Я минут пятнадцать походил вокруг развалин, выкурил две сигареты и почувствовал – как устал от ожидания радости встречи с детством и от разочарования одновременно.

В Кустанай вернулся разбитый и грустный. Подъехал к стадиону, где начинал заниматься и где выполнил норматив первого разряда в десятиборье. Пошел к центральному входу, хотел пройтись по рекортановой дорожке, дойти до сектора метания копья и посидеть на трибуне. Но на входе стояла охрана и постороннего не пустила. Я посмотрел через решетку. Не было рекортана. В глубине стадиона торчали два двухэтажных офиса. Трава на футбольном поле была искусственной, А вместо деревянных длинных скамеек поставили пластиковые сиденья разного цвета. Всё пахло иначе, не было звука струи воды из шлангов, которыми поливали траву на поле, не было запаха пота, который раньше никак не выветривался. Тренировки самые разные шли с утра до позднего вечера. Ну, выкурил я ещё сигарету и поехал к брату.

Брат предложил перекусить слегка и поехать в центр города.

Сказать, что я не узнал центра города Кустанай, где жил до призыва в ряды защитников большой Родины, значит не сказать ничего. Это был абсолютно другой город. Красивые фасады стеклянных зданий, фонтан в пруду с лебедями, какие-то незнакомые деревья и цветы, которые у нас никогда не росли, Просторные, как поля в степи, площади со смешными фигурами героев фильмов и сказок. Огромное и нелепое в этом месте колесо обозрения и много маленьких, огороженных плетнями уличных блинных, чебуречных и пивных. Красиво. Поражало вкусом хорошим и модерновым стилем.

Но это был не мой город. Это была не моя ностальгия.

Я улетел утром. И уже в самолете понял, что ностальгия- это болезнь души и ума. И сердца. Это она, болезнь, внушает, вдалбливает во всю твою внутренность, что всё постоянно в этом мире. Всё незыблемо. И если истосковался по малой родине, то приезжай и хлебай ложками успокоение и умиротворение от прикосновения к своему прошлому, к детству и юности. Через дома, улицы, запахи, звуки, теток с ливерными пирожками, автоматы с газводой, урны в стиле ампир и автобусы ЛиАз. Древние и уютные.

Это иллюзия. Застывший в памяти воображаемый виртуал. Обман зрения, слуха и нюха.

Нет ностальгии, как возможности прикоснуться снова к тому же самому своему прошлому. Есть ностальгия как заболевание. Скорее всего – это одна из форм невроза.

Печально лишь то, что это не лечится. Да никто и не собирается лечиться от этой сладкой, но мучительной муки – ностальгии.

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне.

Это написал талантливейший поэт, не по годам мудрый и рано умерший Геннадий Шпаликов. Он тоже – моя ностальгия, которую уже точно ничем не вылечить.

Вся жизнь на ладони

Статистика знает вообще всё про всё. Но вот вы спросите её про человека, про жизнь его будущую, про всякие развороты и перипетии событий по дороге к славному или бесславному концу. Да или про то, допустим, сколько у нас бегает туда-сюда умных, а сколько дураков, так ни черта внятного не узнаете вы у статистики. Она всё учитывает, но ни во что не вникает. Не положено.