Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022

Казалось бы, мироустройство, обрисованное в «Цивилизационном расколе», совершенно логично и достигло диалектической гармонии: прогрессивные силы борются с консервативной стариной, консервативные — с прогрессивной актуальностью, полный паритет и равновесие. Только у «полушария домогательств», кажется, все же есть одно преимущество: даже когда его обитатели столь комично сражаются с фантомами прошлого, они вырабатывают язык терпимости, на котором оба полушария непременно заговорят в будущем. Кстати, многие записки, оставленные протестующими на стене злополучного зала Манчестерской галереи, внушают оптимизм. Кто-то упрекал музей в старомодных, «бинарных» представлениях о гендере и призывал праздновать проявления женской сексуальности. Кто-то шутил: «Что ж вы не сняли „Одиссея и сирен“ в соседнем зале? То же самое представление о фам фаталь! Что, там холст тяжеловат?» Но в любом случае лучше, когда искусство возбуждает чувство юмора, чем когда оно возбуждает чувство ненависти либо вражды по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе.

№ 5, 21 февраля 2018

Время. В своем времени

История в стадии обострения. Почему настоящее нельзя сформулировать и какая история нам нужна (Дмитрий Бутрин, 2013)

Я как-то не заметил — и теперь себе пеняю, что не заметил: важнейшей из наук для нас теперь является история. Нечего отрицать очевидное, сам третьего дня распинался, что, мол, что-то не то со страной, в которой совокупность частных историй не составляет общей, — кто тянул за язык?

А значит, надо во всех смыслах брать себя в руки и искать формулировки. История обязана быть единой. Нет, не то чтобы единой для всех (хотя, конечно, и так можно сказать, особенно если речь идет о детях — вдруг запутаются, ведь дети глупы) — но общая канва, общая фактология, общая система отсчета есть то, без чего невозможно быть гражданину. Вот и Татищев, первый крупный русский историк, в 1741 году в «Разговоре двух приятелей о пользе науки и училищах» сетовал: некий исторический деятель, «прилежа народ далее в том безумном суеверии содержать, все училища разорил, учителей и учеников разогнал, дабы в неученых удобнее коварство свое скрыть мог», — порадовал бы нас, везде теперь мятежно ищущих исторических закономерностей и аналогий. И обманул бы тут же, продолжая так: «Если же в общем о государствах сказать, то видим, что турецкой народ пред всеми в науках оскудевает, но в бунтах преизобилует. В Европе же, где науки процветают, там бунты неизвестны». Злодей и уничтожитель просвещения хуже министра Ливанова: у него был бунтарь — Кромвель, а просветитель — всероссийский самодержец Петр Алексеевич.

Конечно, мы не придумаем новой истории в том смысле, в котором ей собираются заниматься серьезные люди. Вот, например, в Институте российской истории РАН еще задолго до того, как Владимиру Путину пришло в голову, что неплохо было бы детям в России иметь единый учебник истории, приступили к фундаментальному труду — 20-томной «Истории России», и она уж точно будет единой не в меньшей степени, чем предыдущий продукт РАН такого же масштаба — также 20-томная «История СССР» 1970-х годов. Директор ИРИ РАН Юрий Петров в интервью «Известиям» в августе тоже возмущался — все кинулись писать историю, вот некие научно несостоятельные, но бойкие люди просили у бюджета 2 млрд рублей на такую же историю, а мы сделаем ее в восемь раз дешевле — нужна же одна, посмотрите, какая выходит экономия. Но мы же не говорим, что одна книжка или одно мнение. Борис Акунин напишет свою историю, либерально-демократическую. Военно-историческое общество — свою, военную историю. Коннозаводчики — конноспортивную, староверы — древлеправославную, буддисты — историю ничего посреди ничего. Я придумаю историю бессвязного бормотания. Важна не столько единая история, сколько единые, цельные истории — а там уж, думается, книжка пойдет на книжку, ИРИ РАН возьмет свое авторитетом, Акунин — увлекательностью, коннозаводчики — статью, а инородцы — отвагой. И история России, разная для каждого, но единая по существу, нас скрепит и объединит в один клубок, хотя бы и во взаимном неприятии чужой версии.