Обвиняется кровь

Дело ЕАК и «ленинградское дело» создали выигрышную позицию для атаки на Абакумова, для верноподданнического письма Сталину, на которое, рискуя головой, и решился Рюмин. Арестованный вскоре после смерти Сталина, Рюмин дал следствию уклончивый ответ на вопрос, что его заставило напасть на Абакумова: «На первый взгляд мой поступок может показаться нелогичным, но я все тщательно обдумал и взвесил. Дело в том, что к лету 1951 года я очутился в довольно неприятном, шатком положении. Помимо объявленного мне по партийной линии взыскания за допущенную мною халатность, в конце мая Управление кадров МГБ заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих близких родственниках. От меня потребовали объяснения — почему я скрываю компрометирующие данные о них? 31 мая я написал рапорт, однако и в нем скрыл, что мой отец торговал скотом, что мой брат и сестра осуждены за уголовные преступления, а мой тесть Паркачев в годы Гражданской войны служил интендантским офицером в армии Колчака.

Обдумывая сложившееся положение, я пришел к выводу, что мне… удобно выступить в роли разоблачителя Абакумова. Так я и поступил, обвинив Абакумова не в известных мне фактах фальсификации следствия, а в смазывании дел, и прежде всего в злонамеренном сокрытии показаний по террору»[232].

Эти слова — свидетельство изворотливости и лисьей хитрости Рюмина. Ему, запертому в камере после смерти Сталина, неизвестно, что творится на воле: всесилен ли Берия? Что с Маленковым? На месте ли Шкирятов? За что будут казнить завтра чекистов — за попустительство ли ненавистных ему евреев, за «смазывание» их дела или же за фальсификацию следствия над ними? Он даже не поручится, не открылись ли двери узилища перед бывшим министром, который все еще жив. Изгнанный из МГБ, определенный в «бухгалтерские» чины третьеразрядного наркомата, Рюмин, используя все свои связи, узнавал, шлепнули ли уже Абакумова или он все существует некой непостижимой угрозой ему, Рюмину.

Он все взвесил и решил, что выступить в роли разоблачителя Абакумова ему «удобно». Если он и впрямь клеветник-одиночка, то надо признать, что его посетило «божественное вдохновение», осенило его, мо́лодца 1913 года рождения, с незаконченным высшим образованием. 99 шансов из 100 были за то, что его донос попадет не к Поскребышеву и Сталину, а на стол Абакумова.

Послушаем бодрый голос Рюмина, как он звучал в августе 1951 года после ареста и начала следствия над Абакумовым, которым занялся сам Рюмин с яростью и озлоблением, сравнивым разве что с насилием над Шимелиовичем.

«…По некоторым серьезным делам расследование проводилось поверхностно, преступная деятельность врагов Советского государства полностью не вскрывалась и было много случаев, когда особо опасные государственные преступники не разоблачались до конца, забрасывались и не допрашивались месяцами, а то и годами… Такое положение имело место по делам врагов Советской власти, еврейских националистов — Лозовского, Штерн, Шимелиовича и др.[233], следствие по делу которых больше года уже вообще не ведется». Затем Рюмин, жестокий палач, раздавливавший каблуком сапога пальцы рук подследственных, забегая вперед и сбрасывая все вины на Абакумова, заявил: «К числу грубейших нарушений советских законов надо отнести также самовольные, никем не санкционированные избиения арестованных»[234].