Обвиняется в измене

— И со снарядами есть?

— Ну.

— Который?

— Сдается, тот, шо поодаль на втором пути. Он со снарядами, а может, с бомбами. Ежели флаг на нем красный — верняк боезапас.

— Точно? Откуда известно?

— Не слепой — бачу, когда колеса простукиваю.

— Доверяют?

— Не в одиночку, а с их немцем. Он по железнодорожной части, но в цивильном.

— Когда тот состав отправлять будут?

— Вечером, пожалуй. Сперва оттуда поезд пропустят — мост-то одноколейный, — после отсюда. Они их, снарядных-то, сами пужаются. Вдруг що случится — полстанции как корова языком слизнет.

— Может, через час-другой?

— Может. Но навряд ли, еще не стемнеет.

— Вы нам, дедушка, должны помочь. Понимаете, это очень важно, неспроста мы здесь.

— Вестимо, не купаться. Только в чем подсобить?

— Узнайте поточнее, когда отправится тот снарядный.

— Кто ж мене скаже? — старик задумался. — Однако попытаю у немца-напарника, дескать, когда его осматривать. Их всегда перед отходом проверяем.

— Добро.

— А сообщить как?

— Придете сюда и пальцами покажете, через сколько часов отойдет. Вот так, — он растопырил ладонь. — Поняли?

— Не увидишь?

— Увидим, не беспокойтесь. У нас ребята глазастые. Договорились?

— Лады. Как выведаю, зараз прибегу.

— Тогда ступайте. Счастливо.

— С богом, сынок. А сколь нам маяться-то? Ослобонять собираетесь? — Не дождавшись ответа, вздохнул и заковылял по насыпи.

Одинцов постоял, глядя ему вслед, направился вверх по дорожке. Едва младший лейтенант просунулся в укрытие, его обступили бойцы.

— Как там? Кто этот чумазый? Что говорил?

— Обещал помочь.

— Сказали ему, «то мы?

— Сказал, — командир на секунду задумался. — Опасно, конечно, но… — развел руками и поджал нижнюю губу. — Попал, кажется, на замечательного дедусю. Карлов, возьмите бинокль и наблюдайте, старик скоро должен появиться. Покажет пальцами — вот таким образом — через сколько отойдет эшелон. Поняли?

— Так точно. Но нам-то зачем знать, когда он отойдет?

— В этом вся штука. Идея родилась в процессе, так оказать, общения с местными жителями. Слушайте. — Он изложил план действий.

— У-у-у, — прогудел восхищенно Лунев. — Надо ж такое придумать.

— Вот бы еще наши бомбежку устроили, — мечтательно произнес Одинцов. — Тогда бы все без осечки прошло.

— Идет! — подал голос старшина. — Дедуся идет.

Все бросились поближе к кустам.

— Озирается, вот чудак, — комментировал поведение железнодорожника Карлов. — Ничего не показывает. Кулаки сжаты. Бестолочь, наверное.

— Попридержите язык. — Одинцов встал. — Человек жизнью рискует. Пойду выясню.

— Проводить? Чем черт не шутит.

— Не стоит. Все как прежде. Если что — за меня Карлов.

Одинцов перелез завал и вприпрыжку побежал по дорожке. Остановился около старика. Со стороны могло показаться, что допрашивает его. Потом махнул рукой в сторону селения. Еще что-то спросил. Дед закивал, раскланялся и засеменил к поселку. Командир постоял, будто что-то разглядывал под ногами, затем пошел мимо наваленных кучей шпал. Наблюдавшие не успели заметить, как он резко свернул и исчез в кустах, лишь слегка колыхнулись заросли.

— Ну как?

— Нормально. — Одинцов опустился на корточки и вытер ладонью вспотевший лоб. — Отойдет в двадцать три — двадцать четыре. Точнее узнать не удалось, но и это хлеб. Есть, утверждает, верный признак: как с противоположной стороны проследует поезд, так сразу очередь «нашего». Давайте-ка перекусим и обмозгуем детали. Что там осталось, Шкута?

— Тушенка с мясом. Сухари. Рафинад. Шоколад там оставил, я его не уважаю, баловство для мальцов.

— Выкладывайте. Я изрядно проголодался — живот подвело. Да и питаться здесь уже не придется.

— А переодеваться будем? — спросил Березовский.

— Да ладно уж, Григорий Иванович, чего зря канителиться, щеголяйте во «фрицевской», — усмехнулся командир. — Согласны?

— Конечно, — закивал Гришка.

— Теперь так, товарищи. После операции сбор на том «святом» месте. Надеюсь, все дорогу найдут? Ждать три дня. Затем прорываться к своим. Ясно?

Пузатые, грозовые тучи, помешкав на вершинах гор, перевалили хребет. Словно огромный ком грязного снега, кряхтя громом, брызгая молниями, покатили к далекому морю. По зарослям бестолково зашатались порывы ветра, закрутили сорванную листву. Припустил дождь, да не мелкий осенний, а как из ведра.

Разведчики укрылись за осыпавшимся дувалом. Тесно прижались друг к дружке и наблюдали за станцией. Ливень ее обезлюдил. Охрана и обслуга попрятались кто куда.

На юге сумерки короткие, а уж когда пасмурно и подавно. Потемнело быстро. Кое-где замутнели тусклые огни сигнализации. Покачиваясь, проплывали желтые пятна фонарей. Сидение без дела тяготило, и первым не выдержал Карлов.

— Вот, например, ты, Шкуток, — начал он, словно собирался сообщить что-то очень важное.

— Ну, — рыженький серьезно насупил бровки.

— Несомненно выйдешь в большое начальство, не исключено — в адмиралы.

— Это почему же?

— А помнишь, как Шолохов в «Поднятой целине» писал: головенка тыковкой, пузцо сытенькое, носишко утицей. Все как у тебя…

— Вот пустобрех. Я и взаправду думал, что путное скажет.

— А разве… — намеревался продолжить разговор Карлов, но командир перебил его: