Обвиняется в измене

Начальник Волкову понравился — простое русское лицо, коренастый, по всему чувствуется основательный в делах. Он был значительно старше Волкова и, видимо, поэтому сразу по-свойски перешел'на «ты».

— Меня Сергей Иваныч зовут, — протянул он Антону руку, когда тот, надев полушубок, вышел на крыльцо. — Кривошеин.

— Волков, Антон Иванович. — Ладонь у Кривошеина оказалась крепкой, с вмятиной глубокого шрама на тыльной стороне.

— Память осталась о борьбе с бандитизмом, — пояснил Сергей Иванович в ответ на немой вопросительный взгляд Волкова. — Ну, поехали?

В кабинете, усадив гостя, он принялся расхаживать, часто затягиваясь папиросой.

— Понимаешь, — говорил Кривошеин, — чушь какая-то получается. Ну не может быть тут немецких агентов. Весь народ просеян, люди добровольно комсомольскую танковую колонну построили и сами сели за рычаги, отправившись на фронт. Трудовой Урал им каждому по ножу из нашей стали подарил, а тут вдруг ориентировка. Ошибки нет?

— Нет, — ответил Антон.

Сергей Иванович раздвинул шторки, закрывавшие висевшую на стене карту города.

— Вон, видишь? Тут танки строят, здесь плавят сталь, дальше делают моторы для самолетов, собирают оружие, — ноготь его толстого пальца поочередно указывал на условные пометки, обозначавшие заводы оборонного значения. — Тысячи людей, сотни цехов, десятки заводов. Представляешь объем работы?

— Они могут использовать ранее законсервированного агента, — подходя к карте, сказал Волков. — Забросили его сюда до войны, а теперь пустили в дело. Не исключена и вербовка врагом местного жителя. Но, думаю, быстрее выйдем на немецкую группу, поймав их на связи. Они торопятся, почта вряд ли им подойдет — слишком опасно, да и долго. Самолеты только военные, там мы быстро все установим, а вот поезда? Могут они попытаться использовать для связи поезда? Кто ходит на вокзал?

Кривошеин вернулся к своему столу, уселся за него, обхватив голову руками.

— Почитай, полгорода ходит, — глухо сказал он. — Я уже думал о возможных местах встреч связного с местным гадом. На рынке могут встречаться, на толкучке, вокзале и прямо на заводе, если связной приезжает вполне официально. Могут в кино, в городском саду, на неизвестной нам квартире.

Встав у окна, Антон посмотрел через покрытые серым налетом витавшего в воздухе выброса заводских дымов стекла на улицу. Внизу шли редкие прохожие, пробежала стайка мальчишек в грязных, промасленных телогрейках, неторопливо прошествовал пожилой почтальон с тощей сумкой, старушка, бережно прижимавшая к груди только что полученную по карточке половину буханки хлеба. Протрусила запряженная в сани лошадь, оставляя за собой на обледенелой мостовой быстро остывающие яблоки навоза. На первый взгляд — заштатный городок, сугубо провинциальный, глубинный, а на самом деле — грозная кузница оружия. И здесь среди мирных трудовых людей притаился враг.

— Когда нащупаем, сразу брать не будем, — не оборачиваясь, сказал Волков. — Надо поработать, всю цепочку вытянуть.

— Сначала нащупай, — крякнул Сергей Иванович. — Одних анкет в отделах по найму заводов столько придется читать, что впору очки заранее заказывать. С чего начнем, с заводов? Людей у меня мало, — доверительно пожаловался он, — многих отдали в танковые бригады. Я и сам просился, да не пустили.

— Я тоже просился, — откликнулся Антон. — И тоже не пустили. Насчет анкет полагаю, что ребятишек, работающих на заводах, стоит сразу отбросить, а вот женщин нельзя, придется проверять. Официально прибывающих в командировки берет на себя Москва, а нам надо как-то постараться имеющимися силами поработать и на рынке, и на вокзале, и на толкучке, и в городском саду.

— Милицию попросим помочь, товарищей из уголовного розыска. Они рыночных завсегдатаев лучше нас знают, ну и по жилому сектору тоже подскажут…

Поздно вечером, вернувшись в дом с резными наличниками на окнах, Антон постучал в двери. Открыла женщина, закутанная в платок, из-под которого выглядывала белая ночная сорочка. Волков представился. Пропустив его в прихожую, она заперла за ним двери, сказала, что на кухне стоит на столе завернутая в газеты кастрюля с картошкой, и ушла в свою комнату.

Наскоро пожевав картошки с хлебом и запивая все это почти остывшим чаем, смертельно уставший Волков прошел к себе, разделся и, постелив постель, завалился на диван. Спать хотелось и не хотелось одновременно — сказывалась разница во времени, наваливалась свинцовая тяжесть усталости. Еще рано утром он был в столице, потом прилетел сюда и уже начал работу.