Обычай умирать

— Израильское посольство, — понял Богдановский. — Если он захочет передать нечто важное, мы не сможем об этом узнать.

— Да. У них есть возможности посылать закодированные сообщения, которые мы не сможем прочитать.

— Тогда необходимо отмечать каждый визит Штаркмана в посольство. И консультироваться со Штейманом, чтобы он помог нам проанализировать поведение нашего объекта.

— Мы уже подумали об этом.

— И решите вопрос с этим родственником, — напомнил генерал. — Чтобы больше не было таких неожиданностей, как с визитом в семью Ламиевых. Я уже предупреждал, что нужно быть готовым к любым неожиданностям.

Глава пятая

Научно-исследовательский институт, где работала сестра осужденного Шовдыгова, находился на Остоженке. Вместе с Вейдеманисом они подъехали к институту без пятнадцати одиннадцать.

— Мне пойти с тобой? — спросил Эдгар.

— Нет. Будет лучше, если мы поговорим с ней вдвоем. Надеюсь, что она вполне адекватный человек. Судя по ее поездке на могилу погибших немцев, она понимает, насколько ужасно преступление, организатором которого был ее брат.

— Именно поэтому она может не захотеть с тобой разговаривать. Замкнется и не станет отвечать на вопросы о своем брате. Если слишком много времени провела в Европе, у нее вполне могли измениться взгляды.

— Как раз об этом я и говорю. Кавказская женщина не поступила бы так, как она. Конечно, нормальный человек просто обязан осуждать любое убийство невиновных людей. Но ездить на могилу жертв своего брата — это уже не просто сочувствие, это вызов, несогласие с методами и действиями тех, кто убивает невиновных. Поэтому у меня есть шанс с ней переговорить. Уже почти одиннадцать, пора идти на встречу.

Дронго вышел из машины и направился к зданию института. Сидевший на проходной пожилой вахтер равнодушно смотрел на неизвестного, появившегося перед зданием института. Дронго терпеливо ждал. Наконец в дверях появилась женщина в строгом сером костюме.

Дронго знал, что ей тридцать пять лет. Аккуратно уложенные волосы, скуластое лицо, миндалевидные глаза, очки. В целом она выглядела очень эффектно. Заметив эксперта, она направилась к нему:

— Это вы меня ждете?

— Вы Кюльджан Шовдыгова? — на всякий случай уточнил он.

— Да. С кем я говорю?

— Меня обычно называют Дронго. Мы можем пройти куда-нибудь, чтобы побеседовать? Например, в соседнее кафе.

— Что вам нужно? Почему вы хотели со мной встретиться?

— Я — юрист, занимающийся имущественными вопросами.

— При чем тут мой брат? И при чем тут я?

— Вы должны понимать, что могут быть имущественные претензии к вашей семье. При взрыве погибло много иностранцев, и их родственники подали судебный иск о возмещении материального ущерба.

— У меня не больше тридцати минут, — предупредила Кюльджан.

Кафе находилось в пятидесяти метрах от здания института. Дронго пропустил ее вперед и вошел следом. Женщина попросила кофе эспрессо, он привычно заказал себе зеленый чай.

— Не понимаю, какие претензии могут быть ко мне? — заговорила Кюльджан.

— Не к вам, а к вашему брату. Но если он не сможет оплатить иск или с ним что-нибудь случится, то ответственность возложат на родственников осужденного, — солгал Дронго, глядя ей в глаза.

— Это несерьезно, — ответила она. — Кроме меня, у Джумшуда четыре брата, значит, ответственность будет на всех пятерых. Но он живой и, надеюсь, будет жить еще долго, хотя и виновен в ужасном, варварском преступлении. Поэтому все претензии ко мне кажутся не очень серьезными.

— Возможно, вы правы, — согласился Дронго. — Я слышал, что вы ездили на могилы погибших немцев в Мюнхене и возложили цветы.

— Откуда вы знаете?

— Об этом писали немецкие газеты.

— Вы читаете по-немецки?

— Нет. Но мне перевели эту заметку.

— Я действительно там была. Посчитала своим моральным долгом. Их шестерых похоронили всех вместе. Я возложила шесть роз. Мне действительно очень неприятно, что в таком ужасном преступлении был замешан мой брат.

Дронго нахмурился. Кажется, произошла ошибка, на которую он сразу обратил внимание. Но сейчас лучше об этом не спрашивать.

— Вы долгое время жили в Австрии? — уточнил он.

— Больше пяти лет, а потом вернулась в Москву.

— Какие отношения у вас были с братом?

— Нормальные. Хотя мы общались нечасто. У каждого были свои проблемы, свои дела.

— Вы знали, что у него была близкая подруга?

— Нет, не знала. Какая подруга?

— Он писал вам об этом в своем письме. Рассказывал о своей близкой подруге, просил, чтобы вы с ней встретились. Разве вы не получали этого письма?

— Нет, — не очень уверенно произнесла Кюльджан, — я не получала подобного письма.

— Но он уверял, что рассказывал вам о своей пассии.

— Возможно. Но мне не казались серьезными их отношения. Во всяком случае, эта «пассия» не думает искать его родных и близких, хотя прошло уже почти два года.

— Вы сами не пытались написать своему брату в колонию?

— Написала одно письмо, но он не ответил. Я понимаю, что там не курорт и ему не очень хочется с нами общаться. Но старшему брату он письмо написал. Вся наша семья об этом знает. Он не сожалел о случившемся, только жаловался на свою судьбу.