Обычаи жатвы северной Псковщины

Колдуньи действовали вопреки правилам: жали до созревания ржи, накануне Иванова дня, завязывали узлы из колосьев, пережинали рожь поперек полос или через все поле крест-накрест тонкими полосками в три колоска, скакали голышом на клюке с распущенными волосами, при этом три срезанных колоска бросали в заплечный мешок, а три последующих бросали оземь. Но всегда при этом у колдуньи бывал хлеб, а у хозяина «спора не было». Так верили и сказывали в Гдовских селах: Загорье, Чернёво, Андроновой Горе и Залахтовье. В итоге — «Людям убыток, с рожью плохо, намолото мало, прироста нет» и т. д. Если случайно сжать колдовской узел или залом ржи, то заболят или отнимутся руки, умрет жница, а то и ее семья (дер. Полна). Для уничтожения колдовства испорченный участок оставляли нетронутым и сжигали после жатвы.

На противопоставлении человека и нечисти основывалась жатвенная обрядность, ведущей функцией которой становилась защита поля, урожая и жницы, функция оберега.

В псковской традиции несжатую полосу или ниву называли «козой». Отсюда снопы назывались «козленятами» (ср. село Козья Гора). Отстающую жницу дразнили: «На козе осталась! Бе-е-е!» Говорили: «Тяни казу-то свою! Подтягай!» Объяснить представление о зооморфном мифологическом персонаже — козе, сегодня сложно. Возможно, древние подразумевали некую плодовитость женщины и козы. Интересно, что на Псковщине «коза» как персонаж ряжения не встречается. В то же время, коза на селе всегда сзади бежит за хозяйкой (отстает) и жалобно блеет. Возможна какая-то ассоциация с отстающей жницей.

Молодуха, впервые выходившая жать в поле со свекровью, одаривала последнюю полотном, преодолевая тем известную отчужденность. Свекровь по такому случаю певала, приплясывая:

Наша малада
Тонка пряла!
Звонка ткала!
Нам подарила!

Такие сведения получены кроме Гдовщины в Лужском районе, в с. Захонье, за оз. Самро.

В момент первого срезанья (трижды по три колоска) три раза шепотком произносили заговор:

Ржица матушка!
Ты год, гадовала,
Ничем не гаревала,
Мне жать, пыжинать,
Ничем ни гаревать,
В ручкых — спор,
В ногах — простор.

Тот же заговор на яровую жатву вначале звучал:

Батюшка Овес!
Ты лета литовал,
Ничем ни гаревал. [1]

Так, произнося — «Ржица матушка», «батюшка Овес», почитали животворящее, родственное человеку начало. В гдовском Усадище кратко заклинали:

Как нива ни баитца жина,
Так спина не бойся реза.

Запрещалось жницам заходить на чужую полосу, — сие вредило и называлось — «перерезать спину». «Не хади маёй стороной, спину перережешь, будет спина болеть» (д. Подборовье). Повсеместно садились на первый и на последний сноп, при этом съедалось яйцо или два с хлебом. Иногда снопы складывали крестом, по два или три. Сим приобреталась «споркость» — сила. Потом гулко-гулко кричали три раза:

Нива, Нива!
Отдай мою силу!
Я пахала,
Я боронила,
Свою силушку ронила!

При этом клали серп под сноп или водили им по земле. В Островцах приговаривали, несколько неприлично:

Где была
Где пабывала,
Где пассяла,
Где паср…,
Где палежала,
Где пастаяла,
Баба, ты, Баба,
Биряги силу маю!
И дай Бог здоровье!
Сноп-сноп!

Очевидна архаичность выражений, обозначающих границы человеческих следов. Нива здесь выступает в роли Бабы (духа растительности).

При жатве известна примета: если в поле будет просев (незасеянный участок), то в семье в этом году будет покойник.

Закончив посев, крестьянин чертил на земле крест; жница, прерывая жатву (на ночь), оставляла на краю поля крест из соломинок. Знак благословения, крест, наносили ножом на горбушку хлеба, прежде чем отрезать первый ломоть (дер. Крутое). В Заклинье при начале сева приговаривали: «3аради, Госпади, на всю нишшую братию». Часто первую пястку ржи ставили к иконе.

В деле воспомоществования сельскохозяйственным работам умершим родителям постоянно голосили — в пахоту, боронование, пастьбу, жатву, в лесу, и поле. От Егорьева до Петрова дня, в колошение. Это период кукования кукушки.

Кукушка — воплощение души родителей, которые умерли; с ней в дом приходил мир. Кукушку просили «развести горюшко», ей жаловались, ее просят и даже дают наказы.

Ай, ни кукукыся, ай, в поли серыя кукушичка,
Ай, ни давайкыся моему горюшки досадушки,
У! У! Ух!
Ай, пожалейкыся миня, ты моя родненькая мамушка. [2]

«Кукушка прилетит, как будто свой человек прилетел посмотреть, как работаешь, да и все».