Обычная история

Выхожу на балкон. Подкуриваю. Не иначе как на контрасте вспоминаю Ляськины истерики. Как они отличаются от того, что я слышу сейчас. Проблемы у нее, да? Жизнь херовая? Ну-ну. Посмотрел бы я на жену на месте этой девочки.

Набираю полные легкие дыма. Зажав фильтр между зубов, выдыхаю носом. Нет, в Ляське я не сомневаюсь. Мы с ней столько всего прошли! Она ни за что не предаст, всегда на моей стороне будет, что бы ни случилось. И этой уверенности в своей женщине более чем достаточно для того, чтобы за нее зубами держаться. Но я за каким-то чертом примеряю на нас с женой ситуацию Реутовых и задаюсь вопросом — а как бы поступила Ляська на месте Кэт? Смогла бы вот так собой ради меня пожертвовать? Нет, понятно, что я бы никогда об этом не попросил, просто интересно. И противоестественно тоскливо. Потому что я знаю ответ — нет. Как бы там ни было, для нее своя рубашка ближе к телу. В этом нет ничего плохого. Люди по большей части своей эгоисты. По той же причине, кстати, нам так хочется, чтобы ради нас совершали подвиги. Вот как Катя ради этого своего.

Всхлипы, всхлипы, всхлипы…

Ну что там еще этот мудак сделал?! Чего она душу рвет?

Тушу сигарету, перепрыгиваю бетонное ограждение, отделяющее ее балкон от моего. Как я и думал — дверь не заперта. Захожу в комнату. Катя вскидывается в темноте, опираясь на локоть.

— Это я.

Кивает и снова откидывается на подушку, сжав в зубах угол толстого одеяла, чтобы заглушить плач. Но выходит хреново. Ее тело сотрясают рыдания, и даже толстый синтепон не в силах поглотить эти звуки. Тянусь к выключателю.

— Нет. Не надо! — надсадно всхлипывает. — Не надо света.

Кровать у Кати большая. Она откатывается на противоположный край. Я, послушно отдернув руку, сажусь на ту сторону, что ближе к окну. Щелкаю зажигалкой, приспосабливая под пепельницу удачно опустевшую пачку.

— На… — протягиваю сигарету ей и подкуриваю последнюю для себя. Катя с силой затягивается. Наверное, со стороны это все выглядит довольно странно. Забота, которую бы я проявил к любому члену своей команды, трансформировалась во что-то другое. То, чему я пока не придумал названия, потому как ничего подобного в моей жизни еще не случалось.

— Спасибо.

Постепенно глаза привыкают к сумеркам. Теперь я могу рассмотреть даже тонкие черты ее заплаканного лица. Молча друг на друга глядя, курим. Я отчего-то все сильнее нервничаю. Все-таки дурацкая ситуация, как ни крути.

— Можно я спрошу?

— Попробуй, — тушу сигарету.

— Ты счастлив?

Она впервые обращается ко мне на ты. Наверное, после всего, что произошло между нами, выкать действительно глупо.

— А что такое счастье, Кать? — усмехаюсь. — Ну, по-твоему…

— То, что я боюсь никогда уж не испытать, — шепчет она, не задумавшись ни на секунду.

— Не хочу обесценивать твои страхи, но это такая глупость, Кать. Счастье повсюду. Люди просто разучились его замечать. Можно прожить прекрасный день, а запомнить лишь очередь у кассы в супермаркете. Это нормально. И даже оправдано с точки зрения эволюции.

— Хреновые какие-то у эволюции оправдания, — шмыгает носом.

— Ну почему же? Ее механизмы закономерно заточены на выживание вида. Мы изначально созданы не для счастья. Поэтому нам так легко испытывать негативные эмоции. Бей, беги, замри… Сплошной кортизол.

— Как-то грустно это все.

— Да нормально. Дерьмо случается, но и счастья в жизни немало. Нужно просто открыть пошире глаза и быть более чутким в моменте.

— У тебя получается?

— Не всегда. Но знаешь что я понял? Зачастую лучшие подарки, которые нам преподносит жизнь, завернуты в настолько уебищные упаковки, что поначалу кажется, да ну на хер вообще это все… Заберите обратно. Иногда нам просто надо, Кать, дать по башке, так доходчивее становятся жизненные уроки. Нам остается это принять. Довериться всевышнему. Он умней нас настолько, что иной раз кажется, будто бог, судьба, вселенная, как ты это ни назови, и во что ни верь, просто издевается. А ведь тому, кто там, наверху, всего лишь видней, как лучше, и нет времени объяснять свою логику, потому что нас много, а он один.

Я замолкаю. И Катя молчит. Только все так же глядя в глаза, сдвигается ко мне ближе.

— Ка-а-ать, — закатываю глаза.

— Что? Опять про жену будешь мне втирать? Ну? Давай. Я с удовольствием послушаю, где она сейчас. Ну?! Где?

Она подскакивает. Глаза лихорадочно блестят. И щеки наверняка тоже пылают, вот только в темноте мне этого не видно. Толкает в грудь. Дурочка. Еще раз… Выводит. Уж не знаю, целенаправленно, или так… А я не злюсь, нет. Я понимаю это бессилие. Когда так плохо, что ненавидишь весь мир, намеренно его рушишь, причиняя боль самым близким в отчаянной надежде хоть этим себя спасти.

Рывком за руку притягиваю Катю к себе. С писком падает мне на грудь. Какое-то время так и лежим в тишине, наполненной лишь звуками ее срывающегося дыхания над ухом. Машинально вожу ладонью по затылку, волосам, спадающим по спине, утешая ее, и в противовес тому все сильней заводясь сам. Это абсолютное сумасшествие. Реальность разбивается и, закручиваясь в вихри торнадо, срывает крышу…