Ее рука дернулась, глаза медленно открылись. Она позвала сына. Но ее руку взял лишь я. Она поняла все по прикосновениям.
— Где? — пробормотала Яна.
— Пошел в магазин, сейчас все тебе принесет. Ты поправишься, слышишь? — это была третья ложь за этот день. Никогда раньше я не думал о том, сколько и когда вру.
— Где?
Я понял, что ей этого мало. Ее рука затряслась. Я сжал ее сильнее, пододвинувшись ближе.
— Он, наверное, зашел в магазин. И сейчас выбирает тебе вкусности. Тебе разрешили взять что-то из детского питания. Он сейчас стоит и думает, что выбрать: банан или клубнику.
— А потом?
— Потом он возьмет воду. Я сказал ему взять побольше. В понимании Ильи это пять бутылок точно. Он положит их все в тележку, прикинет, что донесет все шесть, поэтому кинет туда еще. Он остановится у кассы и будет расплачиваться за все это. Кассирша станет смотреть на него и думать, откуда этот человек взялся, кто он такой, зачем ему вода и почему он расплачивается такой большой купюрой.
Яна скривила губы. Вроде, улыбнулась. Ее дыхание стало тяжелее, и она пару раз кашлянула:
— А что он делает сейчас?
— Стоит в аптеке, спрашивает все лекарства по списку. Он набирает третий пакет, куда складывает все необходимое. И, конечно, Илья благодарит ее. Он не может не сказать «спасибо» и «до свиданья», ведь это ты его так воспитала.
— Вадим. — Она нашла сил, чтобы сжать мою руку. Я понял, что у них с Гигантом одинаковая температура тела. — Имеет ли смысл тратить на меня твои деньги?
— Это твой сын заработал, все с его зарплаты, — я соврал в четвертый раз, открестившись тем, что подобное действие можно отнести в корзину с надписью «хорошо». Но ложь всегда остается ложью. — Послушай, послушай. — Я коснулся лбом ее руки, шепча чуть громче. — Сейчас он идет мимо больших домов, оглядывается по сторонам, удивляется, почему в пасмурную погоду не гуляют люди. Ему интересно, почему жизнь больше не кипит. И почему фонтан на главной площади сегодня выключен. Он прямо сейчас останавливается у чайного магазинчика. Ему кажется это неправильным, что тебе приходится пить из пластикового стаканчика. И он решается купить кружку. Ему нравится красная и он решает ее взять.
— Почему красная?
— Она очень яркая. И когда все будут смотреть на нее, они будут тебе завидовать. Илья думает, что его мать достойна такой яркой кружки.
Она зашлась кашлем, пытаясь что-то сказать:
— Не оставь... Не оставь его...одного.
—Не оставлю, — мне хотелось бы, чтобы эти слова не стали пятой ложью.
— Ты с ним работаешь... Он хороший...человек?
Ко мне подбежала сиделка, оттолкнула и быстро зажала кнопку вызова врача.
Меня переполняли воспоминания. Они собрались у самого края и выплеснулись наружу. Я закрыл лицо, говоря:
— Он большой человек.
Так я увидел ее смерть и не хотел, чтобы ее увидел Илья. Я заметил его в коридоре, радостно бегущим ко мне.
— Принеси мне кофе! Живо!
Он остановился. Я еле сдерживал себя. Гигант не был дураком, он понял, что сейчас я скрываю от него что-то. Он ворвался в палату, оттолкнув меня к стене. Впервые я ощутил всю его силу на себе.
Пакеты упали на пол. Из одного из них выкатилась кружка. Я все угадал, кроме нее. Она была не красной, а того цвета, который любила Яна, — зеленой.
Илья остался с врачами. Один из них что-то ему пояснял. Я же выбежал в коридор. Встав у кофейного аппарата, я с силой его пнул. В голове не умещалось то, почему самые добрые и искренние люди уходят раньше таких, как я.
Всю дорогу мы молчали. Гигант не проронил ни слова, ни слезинки, ни вздоха. Он смотрел на дорогу внимательнее меня. Мы ехали к нему домой.
— Завтра мы сможем забрать тело. После того, как проведут вскрытие.
— Не хочу, чтобы маму вскрывали, — его голос дрожал.
— Хорошо, я договорюсь об этом. Может, лучше, поехать ко мне?
Гигант покачал головой. Он не смотрел на меня впервые:
— Надо забрать все из дома, приготовить. Я даже не знаю, в каком платье ее хоронить.
В моем завещании русским по белому было написано: после смерти — кремировать. Я не верил в обряды, молитвы и тем более Бога.
Мы приехали уже ночью. Он впустил меня вперед, включая свет. Я оказался в небольшом помещении, освещенном скромной люстрой. Тут стояли газовая плита, холодильник, стол, сервант. Обои были скромными, в мелкий цветочек. На стене — ковер, в углу над столом — иконы.
— Ванная и туалет чуть дальше, направо. Зал и спальня прямо.
На этом и заканчивался их дом. Сейчас в нем было холодно далеко не от дождей.
Часы громко тикали. В зале я увидел фотографии, стоявшие на полках. Тут была маленькая история взросления Ильи и исчезновения Яны.
Мы с ним помыли руки в крохотной комнатке, большей похожей на чулан. Он дернул за провод, выключая лампочку. Заботливо подав полотенце, он следом за мной вытер руки.
— Надо всем сообщить об этом, — наконец сказал я.
— Кроме учителей и учеников никто не придет. Им я сообщу утром.
— А родственники? Муж?