— Так вы тот, кто наш храм восстанавливает? — продавщица взмахнула руками. Старик, что стоял у кассы, затараторил:
— Нина, живо угости молодых людей.
И Нина кинулась к коробкам со сладостями:
— Печенье очень вкусное, попробуйте.
— Нет, спасибо, у нас еще те кексы в машине ле…
Но мне не дали договорить. Она поставила перед нами тарелку с печеньями, пихнула две кружки:
— Чай или кофе? Давайте еще шоколадное масло дам, оно у нас очень вкусное.
— У нас и в столице этого навалом. — Все они напоминали мне живое воплощение тетушки. Я попытался обойти это, но было бесполезно.
— Попробуйте этот хлеб, он не такой, как у вас, — Илья присоединился к ним. Продолжать отнекиваться дальше — было глупо.
— Спасибо вам большое, — старик подошел ко мне, пожимая руку. Продавщица уже намазала на хлеб масло, положила передо мной.
— Батон как батон, — пробурчал я, отломив кусок. Но стоило мне его попробовать, как я сразу ощутил разницу.
Он был сладким. И далеко не из-за масла, а из-за какого-то особенного ингредиента, добавленного в него. Он хрустел, был теплым и имел запах любви.
— А что отец? — наконец спросил я у Ильи. Он макал печенье в чай, тем самым доводя меня до бешенства. Я решил вопросом успокоить себя и как-то разузнать новую информацию.
— А что он?
— Ты же здесь родился. А потом… Как переехал с матерью?
Гигант вздохнул. Печенье отломилось и упало в чай.
— Я жил здесь с самого рождения. А потом, лет в семь, когда вернулся домой, мама стояла с собранными вещами. Она сказала, что папа будет работать и мы не должны ему мешать. Я спросил, куда мы поедем. Она обняла меня и пояснила, что уедем пока что к ней. Я не понимал, чем мы мешаем отцу и почему маленький и безобидный я не могу там остаться. А мама сказала, что если она уедет одна, то ей без меня будет очень плохо. Она хотела провести со мной время.
Илья снова уронил печенье в чай:
— А потом я понял, что он просто нас выставил. Но мне нравилось здесь куда больше, чем в городе. Мальчишки меня не обижали и принимали за своего.
— Пора ехать! — В магазинчик ввалился радостный Владимир. Из его рук посыпались бумаги. — Ох-ох, скорее, скорее, я машину нагрел.
Илья поблагодарил всех за угощение, которое так и не попробовал. Старик и Нина проводили его взглядом.
— Это тот самый?
— Точно, он.
Меня переполняла ярость. Я понял, что они узнали его.
— Он же «того» был.
Я шлепнул руками по столу:
— Благодарю за угощения, но моего подчиненного обзывать не позволю.
Я знал, что они говорили это не специально, а в силу своей сельской «искренности».
— Его отец, — начал я, — где он живет?
Старик прочистил горло:
— Недалеко от меня. — Задумался. — Только… Я не помню его имени. Как его зовут, Нина?
Но продавщица тоже не помнила. Меня мало волновало то, как зовут этого негодяя.
— Вы отведете меня туда. И это не обсуждается.
Старик помахал мне рукой, пожелав удачи.
Дом отца Гиганта полностью зарос. С крыши свисали какие-то длинные ветви, фундамент порос мхом, а у забора было так много зелени, что я не сразу понял, где кусты, а где сорняк.
Калитка заржавела, поэтому громкий скрип пронзил мои уши, когда я ее открыл. Ветка небольшого дерева ударила мне по лицу.
— Черт-те что! Как можно было себя так запустить?
Порог скрипел не меньше. Казалось, еще одно неловкое движение, и моя нога навеки застряла бы там. Дверь была деревянной со вставленными окошками. С нее слоями отсыпалась голубая краска.
Я постучал. В доме кто-то забурчал, но дверь не открыл. Я забарабанил сильнее. Наконец, мое ухо уловило громкие шаги. Дверь внутри отворилась, через пыльные окошки я разглядел здоровяка.
— Чего надо? — Он открыл дверь. Потолки в доме были низкими, он почти что доставал их головой. Если бы здесь был Илья, то ему и вовсе пришлось бы нагнуться.
— Поговорить, — строго начал я. — Войти можно?
Он осмотрел меня, затем оглядел местность:
— А где твой шифоньер?
Руки зачесались.
— Войти можно? — настойчиво повторил я.
Он кивнул, открывая мне дверь пошире.
— По какому поводу, сударь, изволил в наши края заехать? — я зашел внутрь, разуваясь, осматриваясь по сторонам. Домик был крохотным, пропитанным сыростью и алкоголем. Занавески были все грязными, словно о них вытирали руки. Здоровяк покряхтел, разглаживая клеенку на столе. Я заметил, что она была вся изрезана. Он заметил мой взгляд и, смахнув хлебные крошки в руку, забурчал: — Не готовились к вашему приезду.
Я кинул на стул портфель, стащил с себя пиджак и повесил его на спинку. Этот человек открыл дверцу под умывальником и выбросил туда крошки. Затем помыл руки, протер ими лицо, вглядываясь в маленькое зеркальце. Кухню и спальню отделял лишь тюль, который развевался от сквозняка. Все окна в доме были открыты.
Я не знал, с чего начать, но начинать с чего-то надо было.
— Мы будем реставрировать храм. — Мы сели друг напротив друга. Он протер занавесками новую рюмку и поставил передо мной. Кивнул, делая вид, что внимательно меня слушает.
— Это хорошее дело. — Налил мне. Я пододвинул рюмку к себе и долго смотрел. Мы молчали. Он не выдержал первым: — Ко мне что пришел? Все же решил дать в долг денег?