Обычное зло

Главная проблема не в этом: может, кажется из-за деревьев, что дело к вечеру – тропинок нет. Совсем. Даже звериных следов не попадалось, хотя… Какие тут звери? Кабаны по одному на сто гектаров, да косули какие-нибудь. Нет, косули в заповеднике, до него далеко. Значит, кабаны. И зайцы, серенькие, пугливые.

– Леш, а правда, куда пойдем потом? – потянулась Ника. Устала, детка, устала.

– Давай по карте прикинем. Левый берег у нас правее водохранилища, стало быть на востоке, мы правее и выше левого берега. Северо-восток. Где турбаза осталась, я и сам не знаю, но, если в город, – надо на юго-запад идти. Солнце садится…

Алексей прикинул в уме, ткнул пальцем в предполагаемом направлении:

– Туда, я думаю. Или чуток левее. К окружной должны выйти.

– А потом?

– Тормознем тачку, пусть отвезет на турбазу. Деньги я с собой взял, как знал.

– Молодец, Лешка! А у меня одни карточки… И телефон сел, похоже.

В лесу что-то зашуршало, потом раздался пронзительный крик – как железом по стеклу – и жутковатое уханье. Витек аж подскочил от такого концерта, нащупывая рукой отброшенные в сторону кроссовки:

– Что за хрень?!

– Птицы какие-то, – стараясь держаться спокойно, ответил Алексей. По спине предательски пробежали мурашки, очень уж неожиданно все. – Сова, наверное.

– Какая сова, чувак? Сова – ночная птица. Скорее, попугай. Жако, например. Ты не в теме, здесь жако водятся?

– Вить, откуда здесь попугаи, ты сбрендил? – спросила Ника.

Она побледнела, но говорила размеренно, тихо. Алексей подумал, что она на самом деле на взводе, куда больше Витька, просто не показывает.

Пока. До поры до времени. Потом обязательно рванет: уж он ее хорошо знает.

Было им на троих ровно девяносто лет, причем аккуратно поделенных поровну. Алексей и Ника встречались больше года, Витек – Лехин приятель – приехал на базу отдыха в гости, водку пьянствовать и нервы успокоить после бурного развода. Успокоил, называется… Сидит вон, глазами хлопает, один ботинок натянул, а второй как закинул под кусты, так там и лежит.

Дикий вопль, уханье и громкие хлопки крыльями повторились, но чуть глубже в лесу: не так жутко, как в первый раз, да и удалялось невесть что. А это приятно, что удалялось – в сову средь бела дня Алексей и сам не верил. Оставался наспех придуманный Витьком жако. Или ара. Не волнистые же попугайчики, право слово!

В кустах снова зашумело, но совсем не так: хруст веток, понизу, словно кто-то крупный продирался через заросли.

– А если медведь? – побледнела Ника. – Лешик, пошли отсюда, а?

Делать нечего, рванули в другую от шума сторону, как-то не сговариваясь и плюнув на все раскладки по сторонам света: смыться бы подальше, а там разберемся.

Тропинка попалась минут через пятнадцать преодоления препятствий, когда неудачник Витек, едва не выколов себе глаз, обзавелся живописной царапиной через все лицо из-за одного шипастого куста, Ника слегка подвернула ногу на неведомо откуда взявшейся кочке муравейника, а сам Алексей успел обругать самого себя не только матерно, но и на удивление зло. За спиной у них что-то шумело, хрустело и ухало, но теперь уже совсем далеко.

– Люди ходили! – заорал приятель, хлопнув Леху по плечу. – Люди! Вон, видишь – зарубки на стволе, свежие!

На зарубки, как это обозвал Витек, след на коре на удивление темной, почти черной сосны походил мало. Запекшийся янтарной смолой знак скорее напоминал сложную руну. Или вензель королевы Виктории, который на стене любил выбивать пулями Шерлок Холмс. Но одно очевидно – зверь такую штуковину не изобразил бы. Что-то среднее между звездой, крестом и чьим-то суровым профилем.

– Вижу, вижу. Не ори! Медведя подманишь. И стаю жако. Сам знаешь – воронежские попугаи настолько суровы…

Все трое расхохотались, несмотря на усталость и недавний испуг. К людям вышли, это главное, а детали уже не важны.

Тропинка прихотливо вильнула, спустилась в неглубокую ложбину, вывела наверх. Но, по сравнению с бегом через колючие кусты, идти было одно удовольствие. Даже Витек перестал ныть и расчесывать царапину – скакал как молодой, будто и не было нескольких часов блужданий. Ника слегка прихрамывала, но шла молча. Опять заросли, стволы сосен кривые, темные, тропка нырнула под их свод и…

– Епишкин огнемет! Памятник!

Алексей остановился. Очень странно – он много раз ходил сюда еще в детстве, с отцом, база отдыха была, считай, семейным местом отдыха. Да и потом, позже, с… Как же ее звали? Еще задолго до Ники. Света? Кажется, Света. Но не важно – памятник стоял здесь с советских времен и, если как и менялся, то только старел и ветшал: два алюминиевых крыла, стоящие вертикально рядом, звезда между ними. И лаконичное «Летчикам – защитникам воронежского неба» – на табличке внизу.

Память, вечная память…

Только сейчас перед ними было совершенно не то. Усманка, которая по всем расчетам, должна была остаться совершенно в другой стороне, была на месте. Площадка на высоком берегу, где и покоились погибшие в сорок втором герои – тоже, а вот на месте крыльев почему-то возвышался здоровенный, метра четыре в высоту и немногим меньше в обхвате, замшелый камень.