Обычное зло

но даже и в этом я вижу унижение: мое и закончившейся на мне династии… Если бы – хотя бы! – гордый альбатрос, буревестник или некто вроде давно вымерших гигантских покорителей неба, это было бы тебе под стать, это хотя бы слегка успокоило меня, сидящего в последнем бункере нашего народа в окружении горстки таких же стариков. Но нет: мне привезли какую-то потертую курицу, какую во времена расцвета нашего народа не стал бы принимать в пищу последний раб. Даже он побрезговал бы твоим воплощением, даже он просто выбросил это за порог, проклиная Тьму. И был бы прав.

Я свернул тебе шею, предварительно посмотрев в бессмысленные глаза. Потом их затянуло поволокой, а я распорядился сжечь в печи ненужную плоть.

– Он возродится, о великий! – шепотом доложил мне новый верховный жрец. – Весь наш народ уже возродился, колесо перерождений не остановилось, но только…

Я не ответил.

У меня больше нет слов, у меня не будет их никогда. Многие тысячи лет назад наш народ уничтожил предыдущую расу, извел под корень, стер саму память о ней, а после правил долго и справедливо. Но, вероятно, колесо сделало круг и вернулось, раздавив уже нас.

Я надеюсь жить долго. Очень долго, как мы умеем, чтобы дождаться, когда заслуженная кара – и карма! – настигнет л’аккири. Не знаю, чем она будет: подобным вторжением иных, гибельной эпидемией, ударом метеорита или чем-то еще.

Возможно, тогда и мы сможем возродиться как народ. А пока… Л’аккири перекопали нашу землю, построили свои смрадные города, опутали чистое небо сетью невидимых сигналов, а на пирамиду – мою пирамиду! – водят досужих зевак, смеясь и даже не вспоминая о нас. Они присвоили себе авторство остатков наших творений.

И… до поры их непременной гибели, сын мой, мне не хочется искать твое новое воплощение. Летай себе на воле, если очередные крылья вообще поднимут тебя ввысь, оторвав от грязи под ногами.

Да будет так.

Татьянин день

Сапоги вроде одинаковые, но левый промок через незаметную снаружи щель между подошвой и верхом, а правый держался молодцом. Так и шла: хлюпая одной ногой, едва сдерживаясь, чтобы не материться. Домой? Конечно, домой. Куда ей еще после работы.

Итак, она звалась Татьяной… Прибила бы Пушкина, сама застрелила гада, всю дорогу ей эти слова припоминают, все ее тридцать три года.

Фонари в их районе погасли еще при советской власти, говорят. Умерли, как светлое будущее. Перед каждыми выборами обещают что-то, обещают, но… Это там, в столицах на новую плитку каждый год жалуются, а у них в Лесном асфальт есть – уже счастье. А он есть, есть где-то под снегом. Весной покажется, улыбнется щербатыми гримасами алкоголика, в это надо верить.

Хоть во что-то надо верить, хоть в кого-то, если в себя не получается.

– Тетя Таня, помочь?

Да какая я тебе тетя?! А, впрочем, ну да.

Она даже не поняла, что добралась до дома.

Во дворе не чищено: как Степан Игоревич, дворник, слег с инфарктом, от которого не оправился, так и все. Но пройти можно. Левый сапог промок уже до щиколотки, чего уж там терять. А спрашивает это соседский пацан, ему лет пятнадцать. Худой, куртка отцова не по размеру, зато здоровается всегда. Это правильно, это он хороший парень. И отец у него отличный мужик, только больной очень, редко выходит на улицу.

– Да нет, Мишка, спасибо. Всего-то сумка, донесу.

Тот кивает, а сам руку тянет: вызывался, значит не отступит. Отдала. И правда так идти легче, хоть и недалеко осталось. Она ему даже в матери не годится по возрасту, край – в старшие сестры, а такой старой себя почувствовала, что жуть берет.

– Спасибо, Миш. Спасибо…

В сумке тетрадки на проверку и продукты, придется что-то готовить. Аркадий обещал прийти, не годится встречать пустым столом. Курицу запечь, картошки к ней, в холодильнике полбанки грибов есть. Справится. После развода личная жизнь и так те фонари напоминает: как бы есть, но не светит. Аркаша отделается тортом из ближайшего «Магнита» и бутылкой кислого вина, это она знала наперед.

С одной стороны – хорошо, мужичок экономный, деньги на ветер не кидает. А с другой… Ну, бывший муж гусарил иногда. Все же надо, надо, это женской душе на благость, когда шампанское ящиками и цветы корзинами. Однако, теперь он в прошлом, а будущее беспросветно, как снег за окном.

– Все уже, дошли, давай сумку. Спасибо еще раз!

– Да не за что, теть Тань, обращайтесь.

Сбежал по пяти стертым ступенькам и во двор. Наверное, игры у него там какие-нибудь. Снежная крепость или еще что.

Мишка с родителями и младшей сестрой прямо над ней и живет. Хорошая семья, простая, но дельная какая-то. Ни драк, ни пьянок, даже дети не шумят. Дом-то двухэтажный, немцы после войны строили из чего Бог послал, все-все слышно.

Сумку на кухню, чтобы руки не оттягивала, сама села на продавленный стул. Разулась. От мокрого носка сразу пятно на линолеуме, но это уже ничего. Это – вытрет.