Обыкновенная история

«Любезнейший, добрейший дядюшка и, вместе с тем, Ваше превосходительство!

С какою радостью узнал я, что и карьера Ваша совершена достохвально; с фортуною Вы уж поладили давно! Вы действительный статский советник, Вы – директор канцелярии! Осмелюсь ли напомнить Вашему превосходительству обещание, данное мне при отъезде: „Когда понадобятся служба, занятия или деньги, обратись ко мне!“ – говорили Вы. И вот мне понадобились и служба, и занятия; понадобятся, конечно, и деньги. Бедный провинциал осмеливается просить места и работы. Какая участь ожидает мою просьбу? Не такая ли, какая постигла некогда письмо Заезжалова, который просил похлопотать о своем деле?.. Что касается творчества, о котором Вы имели жестокость упомянуть в одном из Ваших писем, то… не грех ли Вам тревожить давно забытые глупости, когда я сам краснею за них?.. Эх, дядюшка, эх, Ваше превосходительство! Кто ж не был молод и отчасти глуп? У кого не было какой-нибудь странной, так называемой заветной мечты, которой никогда не суждено сбываться? Вот мой сосед, справа, воображал себя героем, исполином – ловцом пред Господом… он хотел изумить мир своими подвигами… и кончилось тем, что он вышел прапорщиком в отставку, не бывши на войне, и мирно разводит картофель и сеет репу. Другой, слева, мечтал по-своему переделать весь свет и Россию, а сам, пописав некоторое время бумаги в палате, удалился сюда и до сих пор не может переделать старого забора. Я думал, что в меня вложен свыше творческий дар, и хотел поведать миру новые, неведомые тайны, не подозревая, что это уже не тайны и что я не пророк. Все мы смешны: но скажите, кто, не краснея за себя, решится заклеймить позорною бранью эти юношеские благородные, пылкие, хоть и не совсем умеренные мечты? Кто не питал, в свою очередь, бесплодного желания, не ставил себя героем доблестного подвига, торжественной песни, громкого повествования? Чье воображение не уносилось к баснословным, героическим временам? Кто не плакал, сочувствуя высокому и прекрасному? Если найдется такой человек, пусть он бросит камень в меня – я ему не завидую. Я краснею за свои юношеские мечты, но чту их: они залог чистоты сердца, признак души благородной, расположенной к добру.

Вас, я знаю, не убедят эти доводы; Вам нужен довод положительный, практический; извольте, вот он: скажите, как узнавались и обрабатывались бы дарования, если б молодые люди подавляли в себе эти ранние склонности, если б не давали воли и простора мечтам своим, а следовали рабски указанному направлению, не пробуя сил? Наконец, не есть ли это общий закон природы, что молодость должна быть тревожна, кипуча, иногда сумасбродна, глупа и что у всякого мечты со временем улягутся, как улеглись теперь у меня? А Ваша собственная молодость разве чужда этих грехов? Вспомните, поройтесь в памяти. Вижу отсюда, как Вы, с Вашим покойным, никогда не смущающимся взором, качаете головой и говорите: нет ничего! Позвольте же уличить Вас, например, хоть в любви… отрекаетесь? не отречетесь: улика у меня в руках… Вспомните, что я мог исследовать дело на месте действия. Театр Ваших любовных похождений перед моими глазами – это озеро. На нем еще растут желтые цветы; один, высушив надлежащим образом, честь имею препроводить при сем к Вашему превосходительству, для сладкого воспоминания. Но есть страшнее оружие против Ваших гонений на любовь вообще и на мою в особенности – это документ… Вы хмуритесь? и какой документ!!! побледнели? Я похитил эту драгоценную ветхость у тетушки, с не менее ветхой груди, и везу с собой как вечную улику против Вас и как защиту себе. Трепещите, дядюшка! Мало того, я в подробности знаю всю историю Вашей любви: тетушка рассказывает мне каждый день, за утренним чаем и за ужинам, на сон грядущий, по интересному факту, а я вношу все эти драгоценные материалы в особый мемуар. Я не премину вручить его Вам лично, вместе с моими трудами по части сельского хозяйства, которыми занимаюсь здесь уже с год. Я, с своей стороны, долгом считаю уверять тетушку в неизменности Ваших к ней чувствований, как она говорит. Когда удостоюсь получить от Вашего превосходительства благоприятный, по моей просьбе, ответ, то буду иметь честь явиться к Вам, с приношением сушеной малины и меду и с представлением нескольких писем, которыми обещают меня снабдить соседи по своим надобностям, кроме Заезжалова, умершего до окончания своего процесса».