Обыкновенная иstоryя

— Вот и я не думал! Он нас с женой даже в хату не впустил! Вышел с бумагами, а по ним выходит, что владелец по-прежнему он! И в ЖЭКе подтвердили: да, проживает такой. Он ментам одну справку, вторую, третью, а потом бац: удостоверение участника боевых действий! Менты тут же отступили: идите, говорят, в суд. Мы с ветераном воевать не будем, он за нас кровь проливал.

Лидия Павловна мысленно улыбнулась: Юра свой номер отработал. Молодец! И ЖЭК не подкачал. Даже слесарь. Хотя ему-то меньше всех перепало.

— Я надеюсь, вы приняли какие-то меры? — вкрадчиво спросила она у Василия.

— А ты думаешь, я сидел сложа руки? Дверь попытался сломать. Так он, гад, ментов вызвал!

— Ах, теперь уже он вызвал! И что?

— В «обезьянник» меня загребли, вот что! За нарушение общественного порядка!

Ай да Юра! Два раза молодец!

— Я вообще не понимаю: че происходит? — надрывался Василий.

— У вас один выход: идти в суд. Ведь правда на вашей стороне.

— Ах ты сука! Я тебе за че три штуки отвалил?!

— За что, чтобы я не лезла и не мешала вам сбивать цену. Я разве этого не сделала? Так что деньги свои я отработала честно.

— Да ты с ним в сговоре!

— Я?! — оскорбилась она. — Я честный риэлтор, у меня репутация.

— Да как этот старый пень может быть ветераном? Ему же только семьдесят пять!

О! Бестужева прекрасно знала историю Федора Самсоновича! И шутливо называла его «наш кадровый разведчик». Нет, старик ни дня не служил в разведке, он пошел в ополчение в шестнадцать лет зимой сорок второго, прибавив себе два года до призывного возраста. Пошел добровольно, потому что из-за сильнейшей близорукости в армию его бы не призвали. Потом попал в окружение, сумел как-то выбраться и до конца войны партизанил. Сидел в гнилых болотах, голодал, ходил связным по окрестным деревням, добывая медикаменты и продовольствие. Внешность пришибленного жизнью тощего паренька, а в особенности близорукость Феде в этом помогали. Еще тогда он научился мимикрировать под окружающую среду и вводить в заблуждение врага. Косить под беспомощного дурачка, каковым никогда не являлся.

План с квартирной аферой разработал именно он, а Лидия Павловна взяла на себя организаторскую часть и поиски клиентов. Поначалу ей было неловко, но старик за рюмкой чая в своей просторной «кутузовской» кухне снял камень с ее души:

— Мы кого кидаем-то, Лидуша? Хороших, честных людей? Да откуда у них деньги? Раньше в Москву приезжали лучшие, а оставались лучшие из лучших. А сейчас прет одно ворье да бандиты. Они же все и скупают. Деньги у них бешеные, а разве это честные деньги, чистые? Они народ ограбили во время приватизации или бизнес отжали. У половины руки в крови. Страшно даже представить, во что превратится мой родной город лет этак через десять. А через двадцать? И кто в нем будет жить. Прогниет все насквозь, когда такие вот собственники приберут город и страну к рукам. Нет, Лидуша, мы не мошенники, а санитары леса. Одним уродом в нашем городе будет меньше, а лучше двумя или тремя.

Она признавала, что это слабое оправдание криминальной схемы отъема денег, которую разработали они с Федором Самсоновичем. Но тут либо честным человеком залечь на дно и ни в чем не участвовать, ничего не замечать, либо принять правила игры и поработать над своей моралью.

У Лидии Павловны не осталось принципов еще в те годы, когда она с трудом выживала в девяностых. Когда провернула аферу со своей «сталинкой». О! Это было гораздо больнее! Потому что жертвой тогда стал не бандит, а девушка, так чертовски похожая на Сашеньку, единственную племянницу Бестужевой.

Сашенька и стояла сейчас на пороге и смотрела на тетку с огромным удивлением:

— Лика, вы еще не одеты? Мы же договаривались…

— Одета? Ах да! — тут Бестужева вспомнила, что собиралась вести Сашеньку в ресторан и как следует ее попугать.

Но поскольку в последние дни Лидию Павловну саму пугали, то проделывать то же самое с племянницей ей расхотелось. Василий пошел-таки в суд. События развивались стремительно, очень уже певичке хотелось въехать в свои законные хоромы на Кутузовском. Это была четвертая часть Марлезонского балета, самая печальная. Потому что они с Федором Самсоновичем передавали дело в надежные руки правосудия. А думать о том, как оно работает в этой стране, Бестужевой не хотелось.

«Не обманешь — не продашь, не обманешь — не продашь», — бормотала она, надевая брючный костюм, а не вечернее платье, как планировала в начале. И даже обошлась без высоких каблуков. Накинула дубленку, потому что племянница была в единственной куртке, в той самой, в которой с месяц назад приехала в Москву из Грачей.

«Надо бы купить и ей дубленку, — подумала Лидия Павловна. — Да и сапоги не мешало бы». Денег будет много, почему бы часть из них не потратить на благотворительность? На помощь бедной девушке, которая работает за гроши с утра до ночи, этой современной Золушке, хорошенькой замарашке, честной труженице. И «добрая фея-крестная», щелкнув дверным замком, бросила племяннице:

— Идем.