Обыкновенная семейная сцена

«И ведь это сочувствие к человеку мной оскорбленному, пришедшее с полным осознанием своей вины, далось мне почти случайно, – говорил Андрей Константинович, – послужило мне как будто озарением, – можно было бы сказать, что чудесным, если бы оно не было столь пугающим. Такое озарение в приступе малодушия поспешишь отогнать от себя, по добру по здорову, чтобы опять вернуть себе… чтобы вернуть себе муку бессознательную, потому что: как это, чтобы от самого себя тошнило? – такое ощущение, согласись, не желательно, пусть лучше просто тошнит. А, сделаешь подлость, тошнить так или иначе, будет, это нужно препорядочно деградировать, чтобы в достаточной мере изолироваться от этого чувства. Но подлец по существу своему уже развитая личность, согласись, поэтому, юли не юли, а плохо будет. И сколько врагов будет! Потому что, кому сделаешь подлость, тот первый тебе и враг. А у закоренелого подлеца так вообще мания врагов копить. Я не утверждаю, что в том числе состою, но то, что я сегодня на Тоню свою как на врага смотрел, это так, и за что, за то, что я ее обидел? За то, что я ее обидел, в уме своем я изощрялся ей вины придумывать! Нет, как не крути, а подлость изобретательна… – Словом, видно было, что и впрямь «много сегодня думал» человек. Он и еще говорил что-то в том же духе, но Пряников к тому моменту уже потерял всякую нить, и почти даже не различая голоса Андрея Константиновича, с каким-то тоскливым, тяжелым чувством витал мыслями далеко, в глубине неба, где-то на уровне звезд, которые, к тому времени, уже постепенно начинали гаснуть. В какой-то момент он очнулся, ощутив на себе внимательный, выжидающий взгляд Игнатова.

–Скучно сегодня со мной, правда? – произнес тот без всякого укора.

–Нет, что ты!

–Весело? – спросил Андрей Константинович, улыбнувшись. Улыбнулся и Пряников, виновато. «Эх, как это я так срезался? – думал он про себя. – Завис. Надо разговор возобновить, проявить заинтересованность, а то неудобно».

–Ну, так как, ты веришь в жизнь после смерти? – прервал наступившее молчание Пряников.

–Ах да, я же так и не сумел свою мысль развить, я собирался на собственном примере… Послушай, Дима, вот ты нам сегодня сказку рассказывал…

–Ах, Андрюша!..

–Да погоди ты сокрушаться! – поспешил успокоить Андрей Константинович уже успевшего принять трагический вид Пряникова. – Я к тому, что и сам рассказать тебе сказку хочу. Сочинил этой ночью. Это сказка по нашей теме. Будешь слушать?

–Буду.

–«Справедливости ради» – ее название.

«Справедливости ради» – фантазия Игнатова

Представь себе, умирает один человек. Случай повсеместный и до того обыденный, что раз плюнуть тебе будет представить такое. Представь, похороны. В последний путь этого человека пришло проводить довольно много люду, что не удивительно, на редкость складной был человек. Но вот, что удивительно, среди присутствующих на похоронах лиц нашел себе место и сам этот человек, которого хоронят. Как он здесь очутился, не ведает, ходит среди сборища, пожимает плечами, диво дивное, что и как не разберет. Разумеется, его никто не видит, он дух, он и сам это смутно осознает, что он дух, что его видеть никто не может. Но вот, как он очутился здесь – вопрос неразрешимый для него. Понимает он, что умер, и даже помнит себя на смертном ложе. Потом, помнит, была агония, затем как будто вспышка, после полный мрак, свет в конце тоннеля, все как водится. Потом раз и он здесь и моложавый батюшка с жиденькой бородкой, над ним склонившись, стоит, панихидку по нем служит. Чудно́.