Обыкновенная страсть

Это будет, конечно, не художественное повествование, которое воспроизводит, а не исследует реальность. Мне хочется не просто оживить и записать на бумаге картинки из моего детства, но рассмотреть их под разными углами зрения, как документы – чтобы они полностью прояснились. Короче, буду изучать собственную жизнь как этнолог.

(Об этом не стоило даже и говорить, но я не могу взяться за работу, если не обозначу четко своей задачи.)

Возможно, я постараюсь вписать эту страшную сцену – как нечто естественное – в словесный и бытовой контекст своего детства. А может, мною движет нечто безумно-гибельное – как заклинание из чуждого мне сегодня Евангелия. Заклинание, напоминающее мне таинственный обряд вуду:

ПРИМИТЕ И ЧИТАЙТЕ,

ИБО ЭТО ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ,

КОТОРОЕ ЗА ВАС БУДЕТ ПРЕДАНО…

ЭТО ЕСТЬ ЧАША КРОВИ МОЕЙ,

КОТОРАЯ ЗА ВАС

И ЗА МНОГИХ

ПРОЛЬЕТСЯ.

* * *

До июня 52-го года я еще ни разу не покидала родных мест, которые повсюду называют несколько туманно, но всем понятно: «у нас» – я говорю о моем крае Ко, что занимает правый берег Сены, между Гавром и Руаном. А дальше сплошная неизвестность. Это остальная Франция, да и весь белый свет, о которых говорят «там», махнув рукой на горизонт – жест, выражающий одновременно безразличие и невозможность познать тамошнюю жизнь. Никто у нас не решится отправиться в столицу иначе как с тургруппой, если только в Париже нет близких друзей, готовых вас опекать. Поездка на метро – приключение куда более опасное, чем путешествие на трамвайчике по местной ярмарке, – тут требуется длительная и серьезная подготовка. Все убеждены, что нельзя ездить туда, где никого не знаешь, и от души восхищаются людьми, которые не боятся разъезжать куда им вздумается.

В понятие «у нас» включают и два соседних города, которые уже никого не страшат, – это Гавр и Руан, их часто поминают в любой семье. Многие работяги каждый день ездят туда на работу, пользуясь «автомотрисой». В Руане, который от нас поближе, да и покрупнее, чем Гавр, есть все: большие магазины, специалисты по всем заболеваниям, несколько кинотеатров, крытый бассейн, где можно учиться плавать, ярмарка Сен-Ромен, что длится весь ноябрь, трамваи, чайные салоны и больницы, куда везут людей на сложные операции, курсы дезинтоксикации и электрошока. Если, конечно, в Руане не работают на стройке, никто не поедет туда «в чем придется». Мать возит меня в Руан раз в год, чтобы показать окулисту и приобрести новые очки. Пользуясь случаем, она покупает косметику и прочие вещи, которые «не найдешь в И.». Конечно, в этом городе мы не «у себя», потому что никого здесь не знаем. В городе люди одеваются лучше и говорят более правильно, чем у нас. В Руане мы ощущаем свою «отсталость» – в общем развитии, интеллекте, раскованности, умении общаться. Руан для меня – это символ будущего, как романы с продолжением и журналы мод.

В 52-м я не мыслю себя вне И. За пределами его улиц, магазинов и соседей, которые знают меня как Анни Д. Или Малышку Д. Другого мира я не знаю. Все мои помыслы и желания связаны только с И. – его школами, церковью, торговцами модных товаров и праздниками. Этот городок, насчитывающий семь тысяч жителей и расположенный между Гавром и Руаном, – единственное место на земле, где чуть ли не о каждом обитателе мы можем сказать, где он или она живет, сколько произвел на свет детей, где работает, и где каждый наизусть знает расписание церковных служб и сеансов в кинотеатре «Леруа», а еще лучшую кондитерскую и наименее вороватого мясника. Здесь родились мои отец и мать, а еще раньше в соседних деревнях появились на свет их родители и родители их родителей, и нет на земле другого места, о котором – во времени и пространстве – мы знали бы больше, чем об этом городке. Мне известно, кто жил пятьдесят лет назад в соседнем от нас доме, где моя мать покупала хлеб еще девочкой, возвращаясь домой из коммунальной школы. На улицах я встречаю мужчин и женщин, с которыми чуть не обвенчались мои родители до того, как познакомились друг с другом. Чужаками у нас называют людей, о которых ничего не известно: мы не знаем их прошлого, а они не знают нашего. Бретонцы, марсельцы, испанцы, любой человек, говорящий не «по-нашему», – все они для нас в той или иной степени «иностранцы».

(Нет смысла называть этот город, как я делала это в других своих книгах, потому что здесь он фигурирует не как обозначенный на карте географический пункт, который переезжаешь по дороге из Руана в Гавр на поезде или машине по пятнадцатой автостраде. Пусть остается безымянным местом моего рождения, где я тотчас впадаю в оцепенение и тоску, которые вытесняют все мысли и воспоминания о прошлом, словно затягивая меня обратно в это прошлое.)

Топография И. в 52-м.