Обыкновенные девчонки

— А мне, девушки, ничего сегодня не было? — спросила Люда, входя в дежурку и с одного взгляда заметив письма в руках подруг.

— Тебе завтра будет, — ответила Гуля. — У меня такое предчувствие.

— Ну, смотри же, чтоб было письмо! А то мне на вас глядеть завидно. Вон вы какие сегодня веселые! Ну, хоть расскажите мне ваши новости, если уж у меня своих нет.

И все три девушки, усевшись у огня, принялись опять и опять перечитывать домашние письма.

Уже время клонилось к вечеру и казалось, что день так и пройдет спокойно, без боя, как вдруг неожиданно где-то затрещала пулеметная очередь, застрочили автоматы. Началась перестрелка. По боевой тревоге Гуля и Ася встали, оделись, перекинули через плечо свои санитарные сумки и вышли из землянки.

К ночи бой утих.

По степи, белой от инея, пробиралась, объезжая окопы и траншеи, санитарная машина. Санитары вытащили из машины носилки. Люда в халате поверх шинели выбежала встречать раненых. Еще издали она услышала голос Гули:

— Осторожней, осторожней, не трясите!

Носилки, слегка покачиваясь, двинулись по направлению к крыльцу. Люда привычно наклонилась и заглянула в бледное лицо раненого.

— Ася!

Гуля молча кивнула ей головой.

— Думаешь, серьезно?

— Мгм… — не разжимая губ, ответила Гуля.

Больше они между собой не говорили. Нужно было делать обычную работу — принимать, перевязывать раненых. А в это время хирург медсанбата делал Асе операцию. Медлить нельзя было — положение оказалось очень серьезным.

И вот операция кончена. Ася неподвижно лежит на койке. Гуля и Люда не отрываясь смотрят на ее похудевшее сразу лицо, на большие блестящие глаза.

— Девушки, — с трудом говорит Ася и облизывает сухие губы, — что они говорят? Я выживу?

— Ну конечно! — отвечает Гуля уверенно и спокойно.

Ася переводит на нее лихорадочный взгляд.

— Да, да, Асенька, самое страшное уже позади. Какой ты молодец у нас! Доктор говорит — ты героиня!

Ася чуть улыбается одними губами.

— Нет, я не героиня… Я только терпеливая…

— Это и есть настоящий героизм!

Гуля наклоняется к Асе, уловив какое-то легкое движение ее ресниц.

— Что, Асенька, что?

— Мне очень хочется жить, быть с вами! Я ведь все время была с вами! — тихо, почти беззвучно говорит Ася. — Но если я умру…

— Не надо так думать, милая, — прерывает ее Гуля. — Лежи тихонько, не шевелись.

— А где Люда? — спрашивает Ася.

Но Люды возле койки нет. Она не выдержала и выбежала за дверь — плакать.

— За лекарством пошла, — не теряясь, говорит Гуля.

— Пускай вернется скорее, — шепчет Ася.

Люда и в самом деле скоро возвращается, но Ася уже не видит ее.

Она говорит что-то невнятное, просит помешать угли в печке, называет имена каких-то незнакомых людей, зовет маму. Потом она совсем затихает. До рассвета Гуля и Люда по очереди дежурят у ее койки. А ранним утром, накрыв простыней умершую Асю, они тихонько выходят в морозную синеву.

Где-то тяжело ухают орудия. Начинается новый день войны.

— Вот и нет нашей Аськи… — говорит Люда и вытирает рукавицей мокрые щеки.

— Как это нет? — строго и даже гневно перебивает ее Гуля. — Надо уметь помнить! Помнить все — каждое слово, каждое движение, каждый стон… Она отдала жизнь вот этой земле, нам, жизни… А ты говоришь — ее нет!

Люда с удивлением посмотрела на Гулю.

— Это правда, — сказала она робко. — А все-таки…

— Я сама знаю, что все-таки!..

И, закрыв глаза ладонями, Гуля бегом побежала к землянке по хрусткому снегу.

Двойной праздник

Выпавший в конце октября снег быстро растаял, и наступившая было зима снова сменилась темной осенью.

Настал канун двадцать пятой годовщины Октября…

Ночью разыгралась буря. Ветер, казалось, совсем сошел с ума. Он сшибал с ног, пронизывал до костей. Пробираясь в густом мраке по черной, ухабистой, взъерошенной земле, Гуля возвращалась к себе в роту вместе с Кадыром Хабибулиным, уже оправившимся от своей раны, и другим бойцом того же подразделения, Митей Грещенко.

Все трое шли молча, ощупью, стараясь ступать как можно тише. А сверху лило, и вода хлюпала под сапогами и в сапогах.

Гуле казалось, что они никогда не выберутся из этого мрака и холода, и ей хотелось крепче сжать руку товарища, чтобы снова ощутить живое тепло, почувствовать, что еще есть на земле жизнь.

Точно в ответ на ее мысли, большая рука Кадыра нащупала ее руку в темноте и уверенно потянула куда-то вправо.

— Айда за мной, — сказал Кадыр. — Пришли.

Гуля ощутила под ногами ступеньку, вырытую в земле, и стала спускаться вслед за Кадыром. Сзади шел Грещенко.

Кадыр открыл дверь, и веселый огонек коптилки, как крошечный маячок, блеснул перед глазами. Пахнуло жилым теплом.

Все трое, нагнув головы, один за другим вошли в землянку. Там уже спали — кто на нарах, кто на полу на сене, накрывшись полушубками и шинелями. Не спал только один паренек. Он возился у печки.

— Ну как? — спросил он, снимая с огня закипевший чайник. — Живы?

— Сам видишь, — ответил Кадыр.

— Удалось?

— Еще как!

Гуля выжала на себе юбку и, присев на край скамьи, стала стягивать с ног отяжелевшие от воды сапоги.

— Еще как удалось! — повторила она и негромко засмеялась: — Вот рассветет — полюбуетесь!