Обыкновенный мамонт

Все пассажиры-дальневосточники уехали автобусом. И с других самолётов уехали автобусом. Но, когда мама «отошла» после перелёта, Серёжку повезли в легковом автомобиле «Волга». Таких машин Серёжка не видел ни разу в своей жизни. В гарнизоне из легковушек только ГАЗ-67, или попросту — «газик». И все машины выкрашены в одинаковый зелёный цвет, для маскировки. «Волга» была тоже одноцветная, белая, но с чёрными шашечками.

— Это такси, — объяснил папа.

Серёжка удовлетворённо кивнул. Он сразу догадался, почему такая «Волга» называется такси. У одного офицера-охотника была собака по имени Такса, тоже белая с чёрными пятнышками.

Серёжка вспомнил свой гарнизон, ребят. Хорошо там жилось… Взгрустнулось даже. Но тут машина въехала в город, какие только в кино бывают. Дома — выше казарм. Куда там — казарм. Выше сопок! Улицы шире полкового плаца. Каналы, мосты, набережные.

На набережных гуляли юноши с гитарами. По Неве плыли весёлые пароходики, заполненные народом. Веселье царило и во дворе бабушкиного дома. Серёжка сразу захотел на улицу, но его спешно, как по команде «отбой», уложили на диван.

— Спи, внучек, спи, — ласково сказала бабушка. — Сейчас глубокая ночь. Не смотри, что небо белое.

А какой тут сон, когда за окнами светло как днём! Книжки листать можно.

Белые ночи бывают на Крайнем Севере и в Ленинграде. Много недель в городе не зажигают на улицах фонарей, в домах почти не включают электрический свет, машины ездят без сигнальных огней.

Только уснёшь, подниматься впору: на смену заре вечерней утренняя пришла.

Серёжка долгое время не мог привыкнуть к белым ночам. А когда наконец привык, ночи потемнели, стали нормальными: со звёздами, луной, уличными фонарями, автомобильными фарами. Обыкновенные ночи.

Но дни наступили необыкновенные. Бабушка возила Серёжку по всему городу. На все главные площади, ко всем знаменитым памятникам. И к дедушке, на Пискарёвское мемориальное кладбище, где спят вечным сном герои обороны Ленинграда. Девятьсот дней и ночей бились они с фашистами. Голодали, умирали от ран — и бились. До победы. Поэтому Ленинград — город-герой.

Бабушка называла Пискарёвское мемориальное кладбище «Пискарёвкой». А голос её, когда она произносила это слово, делался совсем грустным. Серёжка не понимал — почему. Ничего в нём не дрогнуло и когда они вышли из автобуса напротив высоких строгих ворот, за которыми лежали внизу плоские холмы. Их было много, не сосчитать, и все они тянулись рядами к тёмной стене вдали, где возвышалась бронзовая печальная женщина.

На холмах не было ни обелисков со звёздами, ни каменных плит. Лишь скромные таблички с цифрами. Цифры Серёжка уже знал и подметил, что надписи почти одинаковые: 1941, 1942, 1943…

— Это годы войны, — пояснила бабушка и вздохнула. — А сколько под каждым холмом — никто не скажет.

Бабушка остановилась у одной из братских могил с табличкой «1942» и сдавленным голосом сказала:

— Здесь… Клади цветочки, Серёженька. Сам положи.

Серёжка увидел и другие скромные, чуть привятшие букеты, несколько конфеток в простых фантиках, печенье, ломтик хлеба и старую, облезлую куклу, маленькую, пластмассовую.

Серёжка почему-то испугался и прижался к бабушке.

— Тут и дети лежат, — грустно и просто сказала бабушка. — Не доиграли, не дожили… Блокадные дети.

То, что иногда умирают взрослые, Серёжка слышал, но дети!

Всю обратную дорогу к автобусной остановке Серёжка молчал, не отпускал бабушкину руку.

На другой день отправились на Невский проспект. В Ленинграде почти все большие улицы называются проспектами. Такие они длинные и прямые, от горизонта до горизонта просматриваются. А народу на Невском — как в праздники на гарнизонной площади! И все в штатском. Прямо-таки удивительный город. Рассказать бы Гере или даже Сеньке Бородину — не поверят.

Но главное было впереди — экскурсия на «Аврору». Ведь Серёжкин дед служил матросом на этом крейсере, воевал против царя. Штурмом брал Зимний дворец, где жили цари.

Наверное, они только зимовали там…

— А летом жили в палатках? — спросил Серёжка.

Солдаты часто живут летом на вольном воздухе и спят в палатках, а перед холодами обратно переселяются в казармы, на зимние квартиры. Как цари.

Бабушка никогда не бывала в военных гарнизонах и просто не поняла вопроса.

— Сейчас здесь Эрмитаж, картинная галерея, — сказала бабушка.

Картины Серёжку мало интересовали. Ему не терпелось взглянуть на крейсер, который подал сигнал революции.

Они сели в троллейбус, переехали один мост, другой, прошли немного и вдруг оказались перед «Авророй». Шевеля губами и загибая пальцы, Серёжка начал считать орудия. Их было так много — на носу, на корме, вдоль бортов, — что Серёжка сбился. И пальцев на руках не хватило.

— Вот это да-а… — прошептал восхищённый Серёжка. Он стоял в двух шагах от легендарного корабля и очень жалел, что нет рядом Лёвки. Они обязательно перебрались бы по дощатому трапу на крейсер и потрогали пушку, которая стреляла по Зимнему.

А бабушку разве затащишь на «Аврору»? Повела в зоопарк.

— Тут совсем близко, — заверила, но почему-то полезла в трамвай.