Обыкновенный парень

Настя работала в том же цехе, что и Алексей, машинистом крана. Долгое время он оставался равнодушным к девушке, не замечал ее. Была она мала росточком, заметно курноса, а к весне обязательно появлялись на ее белом округлом личике веснушки, которые очень и очень условно относил Алексей к достоинствам женской красоты.

Алексей исправно помогал ей цеплять мульды, вливать горячий чугун в печи, в меру покрикивал, если Настя что делала не так, и этим отношения их ограничивались.

Однажды на печи во второй порог пошел металл, это грозило большой аварией. Алексей с подручными попробовали забить порог кирпичами, забросать его магнезитом, но металл просочился на рабочую площадку, жег руки, лицо. Тогда Настя с открытым бункером поехала к аварийному порогу.

Алексей видел, как у ней задымились варежки, как посыпались со звоном вниз треснувшие от жары стекла в кабине. Видел, как она заслонилась рукой от огня и все же упрямо вела и вела бункер к пылающему порогу. И, наконец, его довела и засыпала злосчастный порог. Было здорово.

Нельзя сказать, что с этого момента он полюбил Настю. Нет. Но теперь он стал меньше покрикивать, если девушка ошибалась, к своему удивлению, все больше и больше находя достоинств там, где прежде видел лишь одни недостатки в заурядной Настиной личности.

Иногда он ловил себя на мысли, что хочет познакомиться с ней поближе, а подумав, решил, что сделает это, если представится на то случай.

Наступила осень. Она нагрянула неожиданно и была далеко не «золотой», как пишут о ней поэты. С утра до самого вечера, а то и напролет всю ночь лили дожди; ветер нагонял невесть откуда тучи, и казалось, небо никогда не прояснится. Если же падали заморозки, шел снег мокрый, противный, он оседал на деревья, еще не успевшие освободиться от листьев, на цветы в клумбах, крыши домов, палисадники, — надо было в колхозах «спасать» картошку. И Алексей и Настя вместе со своей бригадой поехали в колхоз.

На картофелекопалку рассчитывать было нечего: ее зубья не осиливали задубевшую землю. Колхозные бригадиры выдали ребятам по лопате и сказали копать вручную, а девушкам предложили стать в борозде и собирать картошку. Находить занесенные снегом кусты было трудно; копали наугад, но сама картошка была отменно хороша: крупная, ровная, одна в одну, что ни куст, то ведро.

Настя работала не спеша, с толком копалась в каждой лунке; доставая из земли картошку, отряхивала ее от грязи и бросала в ящик. Иногда она подзывала Алексея и просила подкопать пропущенный им случайно куст. Пока тот копал, приговаривала:

— Один пропустишь — полведра, два — ведро, а ребят вон сколько. Прикинь сколько убытку.

И Алексей соглашался, удивляясь ее расчетливости. «Добрая хозяйка будет», — думал он. Потом заметил, что Настя все чаще отворачивается от него и, снимая варежки, подолгу дует на руки. «Замерзает девчонка, земля-то вон какая холодная да мокрая, а у ней варежки, видать, промокли». Он глянул на свои, блестевшие новенькой кирзой. «И я тоже хорош гусь», — с укоризной покачал головой.

— Настя, а Настя, возьми вот мои, — крикнул Алексей.

— Ничего, Леша, спасибо.

— Чего там. Бери, пока даю. Благодарить потом будешь. Мне они ни к чему, черенок сухой.

— Ну давай, только ты не беспокойся, я тебе их выстираю и завтра же принесу.

— Бери, бери. Только обе на правую руку, спутал я их с чьими-то.

Вскоре объявили перерыв на обед. Закусывали вместе, устроившись за копешкой пахучего сена, кое-как прикрывшей их от проклятого сиверко.

Алексей вынул из сумки бутылку молока и отлил Насте в кружку.

— Ну-ка, держи…

А вечером они вместе шли в деревню к автобусам. У Алексея щемило от холода руки, и он держал их в карманах фуфайки.

— Замерз ты, Леша, видать, не хуже моего. На вот тебе мои выходные…

Она насильно вытащила его руки из карманов и сама натянула нарядные зеленые варежки.

— Только спрячь их в карманы, чтоб люди не смеялись, — и сама первая засмеялась.

Теплая волна признательности захлестнула Алексея, и он попробовал обнять Настю. Девушка, увернувшись, побежала от него к показавшимся вдали автобусам.

Уже в городе, провожая Настю, Алексей робко высказал мысль, что надо бы сходить как-нибудь вместе в кино…

И вот теперь Насти нет и пропадает встреча Нового года.

«Впрочем, пойти можно, только ни с кем не танцевать. И вообще, если разобраться серьезно, такое поведение можно назвать мещанством, — рассудил Алексей. — Ну почему не пойти? Ведь и Настя там тоже встречает Новый год?» И Алексей решительно откинул одеяло.

На улице сыпал снежок. Голубоватые снежинки с какой-то лихой покорностью падали на мех воротника, на борта пальто, иногда какая-нибудь шальная снежинка вдруг тихо касалась горячих губ Алексея, и тогда он ощущал, как в рот проникала приятная холодная струйка воды.

Держался легкий морозец; было светло от выпавшего снега и от огромной луны, похожей на огромное антоновское яблоко.

Народу на улице прибывало: все торопились, спешили.

А вот и клуб. В широких слегка затянутых морозом окнах проносятся танцующие пары, хлопают двери, играет оркестр.