Читаем Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ полностью

— Месяцев, открывай! Открой немедленно! Мы знаем, что ты здесь! — поочерёдно орали начальник штаба и начальник политотдела. Голос Ясевича явно уступал крикам подполковника Федырко. Паузы между выкриками заполнялись грохотом кулаков по двери. Деваться было некуда, гурьбой мы вошли в коридор и остановились. Старшие офицеры внезапно обнаружили посторонних и с красными от натуги лицами замерли. Неизвестно, как долго бы продолжалась немая сцена, если бы не Месяцев. Борис отодвинул меня плечом в сторону и вышёл вперёд. Достал связку и, зажав двумя пальцами ключи, потряс ими, как будто дразнил маленькую собачку и спокойно произнес:

— Зачем же двери ломать? У меня ключи есть.

Разумеется, Месяцев тут же получил очередное взыскание, но месть его была более чем издевательской.

Весна, наконец, вступила в свои права и порадовала только тем, что благодаря её усилиям температура в квартирах начала подниматься выше пятнадцати градусов. Постепенно возвращались обычные развлечения, хотя карточные игры не прекращались, несмотря ни на что. Каждое пятнадцатое число месяца завзятые «храпачи» и «преферансисты» собирались стайками и обменивались векселями — долговыми расписками. Только после этого становилось понятным, кто, в конце концов, остался в проигрыше, а кто выиграл. Как правило, в этот короткий период серьёзных игр не велось.

Большая игра всегда велась только на трезвую голову, а в ту ночь пили «султыгу» и резались в храп. Султыгой назывался популярный напиток лётчиков, который представлял собой классический медицинский спирт, разведённый до двадцати градусов для авиационных технических нужд. В ходе употребления оного Боря усиленно врал, что если организм окажется слабым, то можно даже ослепнуть или оглохнуть. Очевидно, он говорил так, чтобы остальные игроки пили меньше, а ему, таким образом, досталось бы больше. Страшилки возымели действие, и друзья-собутыльники дозы уменьшили, но Боря был уж очень крепок, и в то время, когда все остальные уже лыка не вязали, он оставался относительно свеж. Чем больше компаньоны пили, тем медленнее шла игра.

Глубокой ночью в какой-то момент после очередной раздачи игроки взяли карты в руки и принялись, как водится, их разглядывать, чтобы определить свои возможности. Двадцатиградусная султыга дала о себе знать, и пауза затянулась, во время которой Шура Хмелюк задремал, но карты продолжал держать «ближе к орденам». Месяцев, чтобы не разбудить спящего приятеля, приложил палец к губам и осторожно встал. Затем, крадучись, подошёл к выключателю, погасил свет, толкнул в плечо Хмелюка и недовольно произнёс:

— Шура, чего замер? Ходи давай.

И тут после короткой паузы в кромешной тьме раздался истошный вопль Хмелюка:

— Мужики! Мужики, я не ничего не вижу! Я ослеп!!!

Продолжать игру после этого не было сил.

Глава 20

На очередной учебный период наш батальон по-прежнему остался в статусе «строительного». Все прелести такого состояния мы уже успели оценить. Во-первых, проверка обошла нас стороной, а вместе с этим изматывающие натаскивания в стрельбе, физической и строевой подготовке. Во-вторых, старшие детского автобуса назначались из числа командиров групп нашего подразделения. Но были и минусы. Всех разгильдяев, нарушителей дисциплины, неспособных к обучению, хромых, хитрых и ленивых отправляли именно к нам, как говорили: на исправление.

Построили ещё одну казарму, новое офицерское общежитие барачного типа. Строительство возглавлял всё тот же сержант Степанов, жизнь которого едва трагически не оборвалась. Батальон только что переселился в казарму, нами же построенную. Под бытовку была отведена небольшая комната. Зачастую бойцы после глажения обмундирования оставляли там бутылки с водой. Однажды

Степанов в спешке схватил бутылку, сделал глоток и тут же выплюнул. «Что это было?» — спросил он. Это оказался дихлорэтан.

Эта смертельно опасная жидкость на территории городка могла встретиться где угодно. На бывших стартовых ракетных позициях в земле была вкопана целая цистерна, которая осталась от наших предшественников. Степанов тут же рванул в санчасть. Он прекрасно понимал, чем это чревато.

Совсем недавно к начальнику медслужбы майору Бабинцу пришёл молодой боец из подразделения обеспечения и заявил:

— Товарищ майор, я дихлорэтан выпил.

— Сколько? — едва промолвил Бабинец.

Боец показал примерно на уровень половины стакана. Начмед выдохнул и мысленно перекрестился — перед ним стоял живой труп.

— Давно?

— Не-а, полчаса назад, — ответил счастливый боец.

— Зачем ты это сделал? — продолжал расспросы начальник медслужбы.

— А говорят, что если месяц в госпитале пролежишь, то в отпуск отпускают, — произнёс солдат и заулыбался.

— Ну, что ж. Поехали, — сказал Бабинец и мысленно добавил: — В морг.

Смертельная доза дихлорэтана составляла около 15–20 мл. Это менее одного глотка. Предпринимать что-либо было поздно. Через полтора часа начальник медицинской службы приехал в Безречинский госпиталь и сдал ещё теплый труп солдата в морг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное