Обыкновенный волшебник

– А ты, значит, не думаешь, что я бог, – уточнил он и расслабился, скрестил ноги в позе лотоса и склонил голову набок. – Буквально обидно!

– Ты можешь быть богом для меня, но ты – не бог. Ты не сможешь превратить воду в вино. Не накормишь целый город буханкой хлеба. Не воскресишь умершего. Ты можешь многое, но ведь не до такой же степени? – я буквально взмолилась, ибо представить себе, что его могущество простирается так далеко, я просто не могла.

– Отлично. Я не превращаю воду в вино. И тогда остается что? – спросил он неожиданно холодным тоном. И тут я тоже села на кровати в позе лотоса и сказала, вдруг посерьезнев, то, что, определенно, имело рациональный смысл.

– Тогда остается одно. Что ты за мной следил, – я посмотрела на него в растерянности и пожала плечами.

Глава 16

В квартире висела кристальная тишина, та самая, звенящая, в которой любой звук – приглушенный собачий лай с улицы, звук хлопающей подъездной двери – становился выпуклым, как будто пропущенным через систему «Dolby», как в кинотеатрах. Комната освещалась только с улицы, отраженным светом луны. Нет, не луны. Неподалеку горел фонарь. В комнате застыло время, и мы тоже застыли, не шевелясь и не говоря ни слова. Мы только смотрели друг другу в глаза, два незнакомца, полностью сокрытые друг от друга, несмотря на то, что мы оба были в данную минуту совершенно обнажены. Страхов смотрел на меня, и его губы слегка растянулись в рассеянную улыбку, которая так ему шла. Я смотрела на него в ужасе, одинаково разрываясь от страха потерять его теперь навсегда и от желания узнать всю правду. Когда я была маленькая, больше всего любила играть в сыщиков. Совсем не девичья игра позже настолько проросла во мне, что переродилась в идею стать журналистом. Допытываться, докапываться до сути вещей, заглядывать в чужие окна, если кто-то забыл занавесить их.

– И в кого только ты такая любопытная! – возмущалась мама, постоянно краснея из-за меня и тех вопросов, которыми я вечно забрасывала людей вокруг. – Это просто неприлично.

– Почему? Почему неприлично? – я от природы была не способна это понять.

– Однажды ты засунешь свой нос дальше, чем это можно, и он там застрянет, – заверяла меня мама. – Вот и останешься без носа, – смеялась она. Я вспомнила сейчас ее слова, лицо и смех, и нежность, с которой она смотрела тогда на меня, и подумала, что вот он, настал этот долгожданный час. Я засунула свой длинный нос туда, откуда ему уже не выбраться целым и невредимым. Быть мне без носа или, вернее, без Страхова, как без своих ушей.

– Умная девочка, – наконец пробормотал он. – И любопытная, да? Я с самого начала знал, что не стоит тебя подпускать к себе близко. Не смог удержаться.

– Я… я ничего не понимаю.

– Я вижу, – улыбнулся он. – Но моя проблема состоит в том, что ты обязательно поймешь все – рано или поздно. Это уже неизбежно, теперь это только вопрос времени. Остается только одно – доверять тебе, хотя мне этого очень, очень не хочется. Однако скажи мне, Василиса Премудрая, раз уж ты такая премудрая, зачем мне было за тобой следить? Нанимать людей, заморачиваться? Деньги тратить?

– Откуда мне знать, – покачала головой я. – Может быть, ты маньяк? А если вспомнить обо всем том, что ты тут со мной делал, то нет никаких сомнений в том, что ты – сексуальный маньяк, – я попыталась чарующе улыбнуться. – Очень, очень сексуальный.

– Ты просто невозможна! – Страхов закатил голову и расхохотался. Он смеялся так заразительно, что я ничего не смогла с собой поделать, и засмеялась тоже. Мы сидели и хохотали, а потом Страхов поднес ладони к моему лицу, аккуратно приблизил меня к себе и поцеловал в губы. Я вздрогнула и потянулась к нему, но он тут же отпустил меня.

– Пойдем, – пробормотал он. – Пойдем, я тебе покажу кое-что, – и он подал мне руку, помог встать на ноги, а меня, признаться, сильно штормило – от любви и волнения. Он не дал мне одеться, не дал даже простыню накинуть на плечи, потянул в прихожую прямо так, обнаженной, смущенной. Кажется, он любил это больше всего – мое смущение и жалкие попытки прикрыться от него или от метафизических свидетелей моего позора за окнами этой большой квартиры.

– Куда ты меня тащишь, Синяя Борода?

– Я, кажется, регулярно бреюсь, – возмутился Страхов. – Ну, смотри.

– Куда? – я покрутила головой. Мы стояли в кухне, в некотором удалении от коридора. Кухня была пустая, чистая, даже стерильная – совершенно не женская, но очень дорогая. Черно-белая, шахматный кафельный пол.