Обжора

Это было просто прекрасно. Она сразу успокоилась. Обрадовалась, что он не обрушил на неё шквал вопросов. Ничего не сказал, ничего не прокомментировал и даже удержался от своих вечных шуточек. А всего лишь предложил налить ей чаю. Но, в конце концов, оказалось, что допроса с пристрастием ей всё же не удастся избежать.

Муж, конечно же, заварил прекрасный чай. Точно такой, какой они всегда любили. Он был искренне убеждён в том, что такой чай не способен вызвать бессонницу. Всё дело было в деталях. А заключались они в том, что на заключительном этапе заварки он клал в чайник одному ему ведомые травы. Он подождал несколько минут и только тогда произнёс свою любимую присказку:

— Ну, что, жёнушка, поехали?

Она всего лишь кивнула. И ночное чаепитие началось. Стол уже был заставлен её кулинарными шедеврами. Ей совсем необязательно было пробовать каждый из них. Само их наличие дарило ей какое-то ощущение праздника. Недаром же муж всё время убеждал её в том, что она уникальный едок. Все едят ртом, губами, зубами, а она поедает еду глазами. И тем не менее, даже не положив ничего в рот, может испытывать фантастическое чувство сытости. Иногда, лишь разглядывая то или иное блюдо, она может в деталях объяснить особенности его вкуса, его достоинства и недостатки.

Парадоксальность, равно как и обыденность сегодняшней ситуации, заключалась в том, что сегодня у неё во рту не было пусто. Если всегда ел человек, сидящий напротив неё, а она, в деталях и подробностях, описывала, каков же вкус всего того, что он ест, то сегодня ела она. Именно поэтому это ночное пиршество серьёзно встревожило её мужа.

— Это длится уже целую неделю. Между двумя и тремя часами ночи ты устраиваешь это непотребство.

Но если тебе так уж хочется побаловать себя разными всякими сладостями именно ночью, то приглашай и меня. Я с удовольствием составлю тебе компанию. А если это всё-таки нечто более серьёзное, чем желание утолить непонятно почему возникший жуткий голод, то уж давай выкладывай, что у тебя там на душе. Что случилось такого за эти дни, чего я не увидел или не разглядел?

— Да, случилось. Но очень и очень давно. Я была уверена, что всё это благополучно позабыто. Но вот уже целый месяц мне снятся сны. Страшные сны. Вот и стала я сбегать от них. Проснусь часа в два, приду сюда на кухню, наемся и снова иду спать. На сытый желудок мне уже ничего не снится. Пока такой график помогает мне прогнать все эти ужасные видения.

— И что же тебе снится?

— Ооо! Обо всём этом надо очень долго и нудно рассказывать.

— Действительно, ночью надо спать, а не лясы точить. Спала бы у меня под боком и ничего бы тебе не снилось. А то моду взяли, что каждый спит в своей комнате. Пошли жёнушка, поспишь сегодня со мной в одной кровати.

В ту ночь ей удалось выспаться, и ничего ей так и не приснилось. На следующий день уже поздно вечером, когда все дела были переделаны, они вновь уселись всё на той же кухне. И муж как-то грубовато-ласково сказал ей:

— Ну, давай, колись. Признавайся, что снятся тебе сладкие эротические сны с разными всякими горячими мачо. Рассказывай. Как, что, когда и с кем. Всё выкладывай. Я готов выслушать.

— Ах, если бы всё было так, как ты думаешь. Всё на самом деле намного хуже.

— Не пугай меня. Я большой мальчик, и уже давно ничего не боюсь. Слушаю.

— Я потеряла мать, когда мне было лет пять. Ничего худого о своей мачехе сказать не могу. Не била, не ругала, не помыкала, не обносила едой, не лишала куска хлеба. Что же касается материнской ласки, за боты, доброты — что тут можно сказать… Даже я, маленькая девочка, прекрасно понимала, что этого не стоит ждать от мачехи.

Я была слишком мала, когда умерла моя собственная мать. Естественно, что многого я и не помню. Про неё говорили много хорошего, но мне не довелось насладиться теплом материнских объятий. Отец же мой по природе своей тоже был человеком жёстким, неулыбчивым, неприветливым. Словом, ничем не отставал от мачехи. Она же не была особенно добра даже со своими собственными детьми. Наверное, и они, подобно мне, нуждались в добром слове, маминых поцелуях, ласковом обращении. А их не было. И наверное, не могло быть в принципе.

Позже одна моя подружка, имея в виду профессиональных вояк-наёмников, говорила, что самое страшное в мире — это эмоциональные калеки. От них никогда не дождёшься сочувствия, доброжелательности или искренности. Может, и моя мачеха была одной из таких калек.

Отец у меня считался человеком образованным. В своё время первым в нашей деревне окончил вуз. Многие годы проработал председателем сельсовета. Но тем не менее после восьмилетки не пустил меня продолжить учёбу. Утверждал, что по дому и так много работы, что у нас нет полной средней школы и невозможно каждый день отправлять меня в школу автобусом в соседнее село.