Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

               С а н д р о
Зачем я посмеялся над Биаджо?
Над ангелами тоже, превратив
В синьоров в окружении Мадонны,
Возвысив их до матери Христа.
Всего лишь шутка? Но в подобных шутках
Не далеко ль зашел я в "Поклоненьи
Волхвов", изобразив Козимо-старца
В кругу семейства, точно это праздник
Из нынешних времен, в одеждах знати,
И здесь же Джулиано и Лоренцо,
Да и себя изобразил я там,
Во цвете лет, смотрите, сам художник!
         (

Сдергивает с картины покрывало.)Священное писанье превратилось
В предмет искусства и игру уменья
Живописать и строить перспективу.
Так боги Греции предстали в мире
В прекрасных статуях мужчин и женщин,
С тем вера в них, наверно, пошатнулась.
И  богородицей слывет подружка
Художника, да в платье, что здесь носят,
В застежках, украшеньях для прельщенья.
Все это мило, даже человечно,
Нет тайны лишь священной из веков,
Как в ликах византийских, примитивных,
Но полных таинства глубокой веры.
И вот к чему пришел я? С верой в Бога,
Спасителя, не вяжется искусство?
С игрою в перспективы, в колорит?
"Рождение Венеры" - это чудо?
Или кощунство? Я теряю разум.
О, боги! Пусть. Ведь мне дороже вера;
Она моя надежда и любовь.
( Словно пугаясь чего-то, поспешно уходит.)

Сцена 3

Вилла Кареджи. В одной из комнат висит картина Сандро Боттичелли "Рождение Венеры". Лоренцо и Фичино; входят Полициано и Микеланджело, ученик школы скульпторов в Садах Медичи, юноша лет 16, принятый Лоренцо в свою семью, как сын.

Л о р е н ц о. Микеланджело!  Хорошо, что ты приехал.

М и к е л а н д ж е л о (раскланиваясь ради приличия, но не очень умело). Да, меня вытащил Полициано, уверив, что в эти дни нельзя работать.

Ф и ч и н о. Мой юный друг, ты учишься или работаешь?

М и к е л а н д ж е л о. Бертольдо, мой учитель, немногословен, утверждая, что в работе и состоит учеба. Особенно для скульптора.

Л о р е н ц о. Но здесь собираются как раз те, кто весьма словоохотлив.

М и к е л а н д ж е л о. Ваша светлость, мне кажется, я умею и слушать, то есть учиться, не держа в руках молотка и резца.

Ф и ч и н о ( переглянувшись с другими). Прекрасно! Лоренцо не ошибся, взяв тебя в семью.

Л о р е н ц о. Это как мой дед Козимо не ошибся в тебе, Фичино!

Ф и ч и н о. О, да! Теперь мой юный собрат входит в Платоническую семью.

М и к е л а д ж е л о. Заниматься философией вряд ли я буду. Я не знаю языков.

Ф и ч и н о. У искусства свой язык. Ты это знаешь. Мы живем в храме всемогущего архитектора; каждый должен внутри его круга проводить свой собственный круг, восславляя Бога.

П о л и ц и а н о. Наговорившись всласть друг с другом, мы рады новому слушателю.

Л о р е н ц о. Тсс! Марсилио, как поэт, ощутил приближение бога.

Ф и ч и н о. Человек стоит на вершине творенья не потому, что он может постичь его механику и его гармонию, но прежде всего благодаря своему собственному творческому динамизму. Великая божественная игра находит свое повторение в человеческой игре и труде, которые с точностью подражают Богу и соединяются с ним. Человека тоже можно определить как вселенского художника.

М и к е л а н д ж е л о. Мне это нравится.

Входит Пико делла Мирандола, молодой человек изумительной красоты, но в печали и грустный.

П и к о. О, други! Да простит нам Бог наши сборища! ( Идет по комнатам, словно не находя себе места.)

П о л и ц и а н о. Да, что с ним? Когда красавица, привлекая мой взор, со смехом отворачивается от моего уродства, я кисну, это понятно. А он-то чем обделен? Правитель Мирандолы, граф, золотая красота, гениальность, знает все языки, как дьявол, всех мудрецов, какие были на свете!

Ф и ч и н о. Золотая голова!

Л о р е н ц о. С золотой красотой Феба золотая голова метафизика!